Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт
Шрифт:
– Это прекрасно! А сколько персон ждать? – спросила госпожа Кёршнер.
– А вот у меня список моих кредиторов, – Волков протянул бумагу купцу, – друг мой, не могли бы вы разослать людей, чтобы пригласить их всех от моего имени к вам.
– Конечно-конечно, – отвечал Кёршнер, – сейчас же распоряжусь.
Поднялась кутерьма, какая обычно случается в большом доме, когда туда пожаловали гости. И особенно Волкову понравилось то, что госпожа Кёршнер взяла госпожу Ланге под руку и, улыбаясь ей, как лучшей подруге, повела её в дом,
– Для вас, госпожа, я найду лучшие покои в доме. Епископ – монах, господин рыцарь – солдат, они будут всяким рады, а для вас найду самые удобные комнаты с самой удобной кроватью.
Волков и господа из выезда были приглашены на вино в обеденную залу. Хозяин был радушен и, успевая раздавать слугам и поварам распоряжения, сам же расспрашивал кавалера, как он воевал с мужиками. За окном уже стемнело, Волков, выпивая вина, рассказывал, как шла война, а тут и первые гости пожаловали. Пришёл слуга и шепнул купцу такое, отчего тот удивился и говорит:
– Господин Фейлинг пришёл, спрашивает, приму ли я его в столь поздний час.
– Ему сын его Курт, что служит у меня, наверное, сказал, что я в городе. Если вам не в тягость, примите его.
– Конечно мне не в тягость, – сразу отозвался Кёршнер. – Фейлинги фамилия почтенная, – и он распорядился: – Зови.
Слуга поклонился, и через пару минут господин Фейлинг уже был за столом со всеми.
– Ах, какая радость видеть вас, господин генерал, разрешите поздравить вас с новым чином, – говорил господин Фейлинг, поднимая стакан с вином. – Сын рассказывал, что сие звание вам присвоили ваши же солдаты после разгрома мужиков, а господин архиепископ на то звание после вам патент выдал.
– Да, солдаты были добры ко мне, а курфюрст милостив, – скромно произнёс генерал.
Тут за стол пришли и дамы, и все снова стали пить вино и просить его рассказать про войну, но опять говорил он недолго, так как его стали отвлекать те господа, которым он был должен денег, которые приходили один за другим. Кавалер то и дело вставал, чтобы свериться с векселем и выплатить нужное количество золота и даже немного сверх того кредитору, кредиторы были счастливы и благодарили его, после чего радушный господин Кёршнер усаживал пришедших за стол и потчевал. Осталось всего два человека, которым он должен был денег в Малене. Волков думал их дождаться, но тут в зал быстрым шагом вошёл Фриц Ламме. Он без всяких церемоний прошёл к столу, наклонился к Волкову и прошептал ему в ухо:
– Пёс графа у вдовы, можно взять его прямо сейчас. До рассвета ждать будем?
– До рассвета мы уедем, бери бриганта и поехали, – отвечал кавалер так же тихо, а после, вставая, добавил: – Простите, господа, но у меня есть важное дело, через час или два я вернусь.
– О добрый господин, – воскликнула Клара Кёршнер, – какие же дела могут быть сейчас, полночь скоро.
– Ах, госпожа Клара, нашего господина ни ночь, ни дождь, ни буря не остановят, когда он свершает свои
– Мы скоро вернёмся, – обещал он и, проходя мимо, коснулся её руки. Молодые господа из выезда поднимались из-за стола и шли вслед за господином.
Ночь была светлой, испуганные горожане просыпались от шума множества конских подков по мостовой. С чего бы столько верховых ночью тут ездят? Самые любопытные зажигали лампы, выглядывали в окна в надежде что-то разглядеть. Волков не стал брать всех своих людей, только выезд и четверых стрелков с сержантом Франком. Да ещё Сыч на верёвке тащил разбойника, который шёл пешком и всех задерживал.
Вскоре они всё-таки добрались до места. Ёж, достав из-под куртки потайной воровской фонарь, издали им посветил. Господа стали спешиваться, чтобы дальше идти пешком, не поднимая шума. Сыч, перепоручив пленника одному из гвардейцев, сам шёл впереди Волкова и, подойдя к Ежу, сказал:
– Ну, придумал, что сказать вдове, чтобы она отперла дверь?
– Да на кой… Я уже сам открыл её, как говорится, дверь-то крепка, да в ней щель велика. Я ножом засов отковырял в сторону.
– Молодец, сволочь. Ловок! – похвалил товарища Фриц Ламме.
Дружки тихо засмеялись, а Волков в который раз усомнился, что Ёж из судейских. Из воров его Сыч взял, точно из воров.
Дверь с лёгким скрипом отворилась, и Ёж, подсвечивая себе фонарём, первый вошёл в дом, остановился, а остановившись, огляделся, осветил товары на столах, которыми торговала вдова. Рукой даже погладил штуку полотна – хорошо ли. Точно не впервой он входил в чужой дом, да ещё и в темноте. Головой вертел, словно принюхивался. И лишь постояв так, пошёл дальше, на лестницу. Там без спеха, но легко, ставя ноги на самые края ступеней, чтобы не скрипнули, начал подниматься вверх. К покоям.
За ним поднимались Фриц Ламме и Волков. А после и все остальные шли, шли осторожно, стараясь не топать и не задевать мебель мечами.
Ёж остановился у двери в конце и обернулся, потом приложил ухо к двери, стал прислушиваться.
Конечно, господа так ходить, как он ходил, не умели, и старые ступени то под одной тяжкой ногой, то под другой немилосердно и протяжно скрипели. И в тихом доме, в ночной час, ясное дело, такой звук хозяйку разбудил и всполошил.
– Кто там? – взвизгнула за дверью женщина.
Потом тихий говор, шум какой-то, и крик повторился:
– Кто там?
И тут же под дверь проскользнул неровный свет свечи. Что-то загремело, дверь распахнулась, оттолкнув Ежа, и…
– А! Воры! – заорал свирепый и почти обнажённый муж, и в тусклом свете свечи белым мелькнул меч. – Ах вы ублюдки, порублю всех! И стражу звать не буду…
– Железо у него! – заорал Ёж и ударил по двери, навалился на неё.
Свеча тут же упала, потухла, а человек сразу стал орать и тыкать мечом в темноту.