Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт
Шрифт:
«Городские, сволочи!» – как подъехал ближе, сразу определил для себя мужик. Понял, удивляясь, что городских так далеко занесло от города. И ещё сильно его удивлял тот предмет, что от их костра уж очень вкусно пахло. Пахло жаренным на углях мясом. И чем ближе подъезжал он к ним, тем тревожнее становилось мужику. Эти городские выглядели не просто как заезжие бюргеры. Они были вида не бедного и весьма…
«Разбойники! – похолодел мужик. – Как есть разбойники!»
А кто ж ещё это мог быть? Морды страшные, один хмырь ухмыляется беззубо, морда до глаз заросшая,
«Точно разбойники! Висельники, не иначе, другие на такое не отважились бы!»
Петер, не дожидаясь, когда эти мужики ножи из-под одёжи достанут и к нему пойдут, врезал коняшке своей хлыстом, да так, что сам испугался. Коняга вздрогнула и пустилась вскачь, а крестьянин, честный человек, пролетел мимо костерка, да потом ещё и оборачивался: не бегут ли за ним. Отъехал подальше, и даже дышать ему легче стало. И так как был он человек богобоязненный и господина своего чтущий, сразу поехал Мюллер к дому второго егеря господина, к дому Клауса Кёллера.
Приехал и, увидав того у свинарника, заорал ему через забор радостно:
– Свиней кормишь, Клаус, а у тебя там оленей убивают!
Высокий и сильный Клаус Кёллер обернулся. Посмотрел, кто это там орёт у забора. Такой крик был явной наглостью, не всякий мужик может вот так вот просто кричать егерю господина таким обидным тоном.
– Что ты мелешь, дурень?
– Да то и мелю, господин егерь, – продолжал мужик, – там два каких-то человека убили оленя господина и жарят его прямо у дороги, даже в лес не прячутся.
– Да ты пьян, дурак.
– Да не пьян я. Коли не веришь, так езжай сам погляди. Тут и недалеко, даже до оврага не доедешь.
Клаус в такое жуткое преступление не поверил бы, но простой мужик так подшучивать над ним не осмелится. Видно, правду говорит.
– А что то за люди? – спрашивает егерь, понимая, что придётся ему туда ехать. – Не военные ли?
Кто ж ещё, кроме военных, осмелится на такое дело?
– Нет, – кричит Петер Мюллер, – не военные. На вид городские.
Не стал мужик говорить егерю, что люди на вид опасные. Зачем? Пусть егерь господский сам всё увидит.
– Ну так что, Клаус, поедешь?
– Не твоё собачье дело, – говорит ему егерь, – твоё дело сказать. А сказал, так езжай дальше, не стой у моего забора.
– Оно, конечно, конечно, – кричит Петер и радуется, что не сказал егерю о том, что те двое, что жарят оленя, на вид весьма опасные.
Взмахнул хлыстом и повёз сено дальше, половину надо ведь было старосте отдать.
А Клаус Кёллер стал собираться. Взял большой нож, аркебузу, что господин ему выдал, пороховницу повесил через плечо. Быстро и умело оседлал конька своего и поехал по дороге в сторону оврага.
Надо, конечно,
Торопился егерь. И вскоре он был на месте. Уже чувствовал запах дыма и жареного мяса, что разлетался по округе. Он даже следов на дороге не смотрел, так торопился их изловить. За такое дело можно и награду получить – господин молод, и поэтому ещё не жаден, – а может даже, и повышение
А когда увидал этих бюргеров, во-первых, пожалел, что не позвал напарника, а во-вторых, про себя пообещал набить морду мужику Мюллеру за то, что не сказал, что эти людишки весьма на вид непросты, хоть и не солдаты. Но отступать было уже нельзя, и Клаус, взяв аркебузу и подпалив фитиль, поехал к этим разбойникам. А разбойники жрали мясо и пили пиво из жбана, а увидав его, вовсе даже не испугались, а лишь поднялись с земли и встали руки в боки в ожидании, когда он подъедет. А он, подъезжая, уже кричал им грозно, чтобы страха нагнать:
– Эй вы, сволочи! А ну-ка покажите руки! И говорите, есть ли железо при вас?
А сам подъезжает ближе и поднимает аркебузу.
– Ты бы, дядя, не лаялся бы так с незнакомыми-то людьми, – нагло заявляет ему лопоухий.
И стоят с ухмылками оба и оружия не боятся. И арбалет лежит рядом, и ножи у обоих на поясе.
«Ох, Петер Мюллер, быть твоей морде битой, крепко битой», – думает егерь.
А пока он думал, тот, что пониже да покоренастей… раз, и уже у его коня стоит… два, и под уздцы его цепкой рукой схватил… три, и уже за ствол аркебузы схватился, и на себя её тянет и смеётся ртом беззубым:
– Это ты что, дядя, фитиль-то поджёг, а на полочку запального пороха насыпать забыл? Как ты стрелять-то собирался? Или думал, что мы фитиля дымящегося испугаемся?
Егерь даже растерялся от такого проворства опасного человека и думал, что теперь ему ответить, а тут этот мужик так дёрнул за ствол, с такой силой, что вырвал аркебузу из сильных в общем-то рук егеря:
– Дай сюда, не игрушка это для дураков. Вещь сие опасная.
Но при этом узду коня он выпустил, и егерь тут же коня поворотил и погнал его прочь. А аркебузу он вернёт, сейчас только до поместья господского доскачет, и вернёт. А Петер Мюллер… У, подлец, теперь-то точно легко не отделается.
– Ишь, как полетел, – глядя ему вслед, говорил Ёж. – Скоро и сам господин пожалует.
– Пожалует, куда денется, – соглашался Сыч, разглядывая аркебузу. – А вот аркебузка-то дрянь. Больше трёх талеров нам за неё не дадут.
– Врёшь, – отвечает ему товарищ, – опять врёшь. Пять талеров выручим. И я свои две с половиной монеты должен за неё получить.
– Пять талеров, – кривляется Сыч и смотрит на приятеля с укоризной. – Неблагодарный ты, Ёж, человек. И очень жадный к тому.
– Уж кто бы про жадность говорил, – отвечает Ёж и садится снова к мясу и пиву поближе.