Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

Конофальский Борис

– Нет, – наёмник качал головой, – ничего такого не видел. Пришёл в трактир «Повешенный кот» богатый господин, искал ловких людей, трактирщик указал на меня.

– Как он выглядел?

– Как богач. Перчатки, бархат.

– Лет сколько, волосы, борода?

– Стар он был, лет пятидесяти или больше. Седой.

– Седой? – кавалер сразу помрачнел. Он уже догадывался, о ком говорит бригант.

– Да, вся голова серая. Невысокий такой.

– Усы и борода седые были?

– Да, он весь в щетине недельной был, вся морда у него была серой.

– Фон Эдель, – тихо произнёс Волков, скорее самому себе, чем кому бы то ни было.

Но Сыч его услыхал:

– Он,

псина. Я тоже на него сразу подумал. Чёртов прихвостень графа. Я про него спрашивал, и купчишка один говорил вчера в кабаке, что эта сволочь сейчас живёт в Малене у одной бабёнки, вдовы купеческой. Зовут её вдова Габен. Лавка у неё в квартале ткачей. Торгует льном, тесьмой и всякими другим тряпками.

– Отлично, – так же тихо и весьма зловеще продолжал Волков. – Как раз то, что и нужно. Молодец, Фриц Ламме, ты и все, кто был с тобой на этом деле, получите награду.

«О, если бригант опознает фон Эделя при свидетелях, это будет очень, очень хорошее дело. Отличный козырь против бесчестного графа, который не хочет возвращать обещанного поместья Брунхильде фон Мален и готов даже нанимать убийц через своих подручных».

Да, это была удача. Оставалось только найти фон Эделя и опознать его.

– Поедешь в Мален, – сказал кавалер разбойнику. – Опознаешь нанимателя.

– Обещаете не убивать? – с надеждой спросил тот, поднимая на рыцаря глаза.

– Обещаю не снимать с тебя с живого кожу, – отвечал ему рыцарь, поднимаясь с корточек и разминая колено. – Сыч, помойте его, возьми мыла, одежду ему найди новую, покорми мясом, дай пива, цепей не снимай, возьми телегу и вези его в Мален, к этой самой вдове.

Фриц Ламме кинулся за ним:

– Экселенц, вы награду обещали. А сколько дадите?

– Двадцать талеров, – сразу ответил Волков. – Но это на всех. И подели по-честному.

– По-честному? – удивился Сыч. – По-честному это как?

– По-честному, мерзавец, это значит по-честному, – сурово говорит Волков. – Всем людям, кто ездил с тобой, дашь поровну.

– А что же мне останется, экселенц? – возмутился Сыч, делая при том жалостливое лицо и забегая вперёд господина.

Конечно, мерзавец, был жаден, как и всегда. Привык Фриц Ламме к хорошей жизни, к той жизни, при которой серебро звенит в кошельке всегда, привык из кабака выползать под утро, привык быть начальником и заводилой в попойках. Обнаглел. Но, как ни крути, полезен он был всегда, и предан тоже.

– Ладно, тебе лично дам десять монет. Но не смей пить сегодня, – Волков показал ему кулак. – Даже чтобы не думал.

– Экселенц, да не в жисть, – клялся Сыч. – Разве ж я не понимаю, что сегодня в городе фон Эделя ловить будем? То дело важное.

– Всё, иди мой и корми разбойника, скоро поедем в Мален. Сейчас только попов найду, и будем собираться.

Но перед этим он зашёл в трактир. Трактир битком забит. И это с утра. Купцы кушали. Трактирщик, как его увидал, так кинулся к нему:

– Господин, ах, какая радость! Приехали! Чем же услужить вам?

– Вижу, хорошо у тебя дела идут, – сказал Волков, осматриваясь.

– Сказал бы, что плохо, так Бога погневил бы. Его милостью и вашей живу, – трактирщик поклонился.

– Постоялица твоя где?

– Не извольте сомневаться, в лучших покоях проживает, сам каждый день хожу к ней, спрашиваю, не надобно ли чего.

– Денег с неё не бери.

– Ни крейцера, ни пфеннига, – заверил трактирщик.

Волков пошёл наверх, сделав ему знак остаться. Уже там встретил зарёванную Уту, та несла таз с рубахами госпожи. Она сделала перед ним книксен, Волков взглянул на служанку:

– Что, не в духе госпожа?

– Какой день уже не в духе, – отвечала Ута и тут же, испугавшись своих слов, убежала вниз, большая и грузная.

Кавалер без стука толкнул дверь. Агнес сидела на кровати, на коленях одна книга, рядом другая. Обе открыты. На ней была лишь лёгкая и прозрачная нижняя рубаха, волосы не убраны. И сама на себя не очень похожа. Красива слишком. Девица тут же вскочила с кровати, подошла, поцеловала руку:

– Простите, дядя, что так вас принимаю.

Он сел на стул:

– Сейчас уезжаю по делу нашему. Кое-что мне знать надобно.

– Узнаю, скажите, что и про кого вы знать хотите?

– Мне за моим шаром сходить или ты в свой заглянешь?

– Ну, раз вы про моё стекло догадались, к чему тогда за вашим ходить, – отвечала девушка.

Она подошла к двери, заперла её на засов. Потом подошла к сундуку, на груди у неё ключ был на верёвке. Им его и отперла. Достала из мешочка свой светлый шар. По ходу к кровати скинула с себя последнюю одежду, вовсе его не стесняясь. Уселась на кровать, волосы прибирая на затылок. Красивая.

– Ну, дядя, что знать желаете?

Все его люди: и новый епископ с отцом Семионом, и выезд во главе с прапорщиком Максимилианом, гвардейцы, Сыч с Ежом и пленником, а также госпожа Ланге с управляющим Ёганом – поехали в город. Хоть дни сейчас были самые длинные в году, а городские ворота закрывались на вечерней заре, он всё равно велел ехать побыстрее. Боялся не успеть. А ждать утра у него времени не было.

Времени, вот чего ему теперь не хватало. Дела не кончались, а время убегало, словно вода сквозь пальцы. Вот-вот, через пару дней, полковник Брюнхвальд пошлёт к нему гонца о том, что стал лагерем у Эвельрата и ждёт приказа двигаться дальше. Скоро, может уже завтра, кавалеристы фон Реддернауфа появятся на границе его владений, а через день и ландскнехты Кленка будут тут. В общем, тысячи и тысячи людей, готовых драться, через пару дней будут ждать его приказа. И нельзя заставлять их ждать. Нет ничего хуже, чем томить солдат ожиданием перед тяжёлым делом. И даже не потому, что это всякий день стоит безумных денег на содержание, но и потому, что дух солдат начинает падать. Дух падать, а ещё… Ещё они и разбегаться начнут, так что никакими виселицами их не удержишь. Ведь чем ближе дело, тем сильнее страх. Горцев воевать дело-то нешуточное. В общем, времени у него не было ни дня, ни часа лишнего. Оттого, наверное, он уже забыл, когда высыпался. В седле стал засыпать, прямо на ходу. Даже нога болевшая не бодрила. Не хватало ещё, на радость графу и горцам, упасть с лошади да сломать себе шею. Встрепенувшись после очередной накатившей дрёмы, он всё-таки слез с коня и сел в карету к Бригитт. С ней рядом. Только лишь сел, только лишь за руку взял её, так и уснул сразу, даже не заметил, что, к радости красавицы, упала его голова к ней на колени, а она, довольная таким событием, гладила его волосы и улыбалась. И даже по нужде не ходила всю дорогу, хотя и надобность такая была.

У поворота, за милю от города, Максимилиан всех остановил, к радости госпожи Ланге разбудил его:

– Господин генерал, Мален.

От дневного сна злой, он вылез из кареты. Осмотрел людей, пошёл и каждому говорил, что тому надобно делать. Гвардейцам:

– От пыли отряхнитесь. Выглядеть красиво всем.

Максимилиану:

– Прапорщик, разверните моё знамя. Поедете сразу за мной.

Оруженосцу:

– Фейлинг, коня мне. И господа пусть приведут себя в порядок.