Шрифт:
***
Участковый достал ещё одну сигарету, его пальцы быстро мерзли, хотелось как можно скорее убрать руки в карман. Холод пришел слишком неожиданно, застигнув почти всех москвичей врасплох, кто-то даже ещё в джемпере ходил, совершенно забыв о капризах погоды. Савелий блаженно вдохнул сигаретный дым. Да, так намного легче. Легче ждать храмовника, который вот-вот должен был подъехать.
Савелий посмотрел на огни старых домов. Знакомый район прожигал свое время привычно, буднично, как и все последние годы. Всё без лишних эмоций. И это хорошо. Ведь что может быть
Когда подъехала черная машина, то храмовник вышел из неё не сразу. А когда появился, то сразу же стал чем-то инородным, далеким, никак не сочетающимся с этим спокойным спальным местом. Савелий тихо сплюнул, он так и не понял, почему храмовник приехал сам, а не вызвал эту бабу на допрос, как обычно они делают. Так поступить было куда проще, стоять на ветру не пришлось бы.
Одет тот был в черное, длинное, явно сшитое на заказ пальто с небольшой черной эмблемой и стоячим воротником. Храмовник был выше Савелия, шире в плчах, с лицом, по которому совершенно невозможно было угадать возраст. Оглядевшись, храмовник внимательно посмотрел на Савелия, затем медленно подошёл к нему.
– Добрый вечер, лейтенант, – тихо сказал он, вытаскивая удостоверение. – Извините, что заставил вас ждать.
– Всё в порядке. Я часто прихожу пораньше.
– Это хорошо, – холодно улыбнулся храмовник, захлопывая кожаную корочку. – Работы много, поэтому любая минута бесценна.
– Да, конечно.
– Надеюсь, вы сделали всё, как я просил?
– Да, конечно. Никаких извещений, никаких предупреждений.
– И правильно. Только так можно понять – кто перед тобой, – задумчиво заметил храмовник, махнув рукой своим помощникам, сидевшим в машине. – На каком, говорите, она этаже?
– Девятом.
– Интересное число, если перевернуть, то будет шесть, – отстранённо заметил храмовник, подходя к подъезду.
Подниматься пришлось по лестнице. Пропустив помощников к лифту, священник выбрал куда более простой маршрут, ступая по лестнице так тихо, что Савелий не слышал никаких звуков, кроме своего дыхания и легкого топота ног. А ведь он даже пробежки делал по утрам.
Наконец показалась цифра девять. Белая, потертая, она слабо выделялась на этой заплеванной грязной стене. Храмовник вытащил руку и мягко коснулся стены. На лице его появилась легкая гримаса отвращения, но все же он так и не одернул руку, доведя её до самых тамбурных дверей.
– Грязь, её слишком много для одного дома, – задумчиво проговорил приезжий, выбирая одну из кнопок. – Ну что ж, время узнать, кто из этих людей истинно верующий.
На звонок ответили не сразу. Лишь после третьего нажатия послышалось легкое шарканье, бормотание, после чего замок заскрипел, а из-за двери послышался недовольный голос, который тут же замер, едва храмовник представился и попросил открыть дверь.
Это был толстый, неприятный мужчина лет сорока, в когда-то белой, а сейчас грязной, как и его лицо, майке, жирные пятна которой почти сливались с тамбурной штукатуркой. Раскрыв рот, он невольно попятился назад, пропуская гостей
– Спасибо за помощь. Это ценно.
– Я, я, я, всегда готов услужить, я истинно верующий, я больше не пью.
– Это хорошо. На вас обязательно снизойдет благодать Божия. Но для начала нам нужно очистить это место. Скажите, где живет Наталья Федоровна Чеснова?
– Дверь налево, вот та – шестьдесят четвертая.
– Шесть и четыре. Все четные, – улыбнулся храмовник. – Будьте добры, постучитесь в неё. Уверен, вам она откроет быстро.
Бледный как мел толстяк хотел было что-то возразить, но потом явно передумал, ступая на негнущихся ногах к двери, где ещё более вялым движением произвел несколько ударов и также же вяло представился.
Снова звук открывающегося замка. Снова шум ног и разве что детские крики немного поменяли тональность предыдущего акта открытия столь похожей двери. Савелий нахмурился, он не помнил, чтобы у этой женщины были дети. Неужели он смог такое пропустить? Впрочем, что можно было ожидать от вечернего запроса, да ещё когда он отработал двое суток подряд?
Пока открывался замок, храмовник успел отодвинуть соседа, позволяя двум своим помощникам вплотную встать к дверному замку. Так было прощё войти. И едва показался свет, они вломились, оставляя после себя крик и вялое бормотание толстяка.
– Иди к себе и помолись, – мягко сказал священник. – Нет ничего лучше молитвы в эту холодную ночь.
– Да. Да, конечно.
Затем храмовник поманил Савелия и исчез в квартире.
«Номинально, он должен присутствовать лишь номинально» – раз за разом повторял себе участковый, входя в квартиру. Ничего не совершать, просто стоять на манер истукана, позволяя церковникам делать свое дело. Просто быть рядом. Он все ещё олицетворяет собой власть, не менее значимую, чем церковная.
– Входите, лейтенант. Ведь вы на месте преступления, – мягко проговорил священник, снимая перчатки и проводя пальцем по стене. – Чувствует это?
– Что?
– Неверие. Что почти незаметно, почти прозрачно. Казалось бы, его и нет, но, увы, оно здесь.
– Вам виднее.
– Да. Мне виднее, – храмовник посмотрел на крест, висевший на стене. – Богохульство. Отвратительное богохульство. Но мы обязательно это исправим.
Савелий прислушался, он вдруг понял, что перестал слышать детские крики. Равно, как и любые другие, а ведь дверь открыла женщина. Храмовник словно почувствовал его мысли, прищурился и посмотрел в коридор, словно приглашая его войти туда.
– Вам сюда, лейтенант.
Храмовник пошёл первым и открыл дверь в детскую, в которой находились и дети, и женщина, прикованная наручниками к стулу. На её лице была кровь и след от сильного удара, которым, по всей видимости, её наградил один из помощников храмовника. Савелий взглянул на детей. Мальчик и девочка едва дышали от страха, позволяя слезам беззвучно стекать по их круглым щекам.
– Позвольте представиться. Михаил, служитель святой инквизиции, – начал было храмовник, но его перебили.