Инквизиторы счастья
Шрифт:
Меня до сих пор передёргивает, когда я слышу это подбадривание: «держись там». Моё «держись» покинуло меня после осмотра интимных мест с ощупыванием и проникновением. Это как изнасилование, только в кабинете у врача: одни держат руки, другие раздвигают ноги, третьи угрожают расправой, четвертые смотрят и комментируют, иногда отвешивают сальные шуточки. Там царит их собственный закон, и никто не помнит ни о клятве Гиппократа, ни о презумпции невиновности, потому что видят перед собой воображаемого врага. Физическая боль вперемешку с ощущением несправедливости,
Они просто не могли остановиться.
Дальше как в тумане. Тёмный коридор, стул, очередная пощёчина.
– Слушай, ты не должна никому рассказывать о том, что здесь произошло.
– Мне всё равно.
Ещё одна оплеуха прилетела – моё лицо на неё уже не среагировало, я даже не делала больше попыток прикрыться.
– Дура, ты не понимаешь, если проговоришься, тебя никогда никуда не выпустят. Ты меня слышишь?
На этот раз прилетела пощёчина с оттяжкой – все мужчины бьют женщин одинаково, как будто их специально в школе этому учат. Из носа снова пошла кровь, из глаз покатились слёзы.
– Пожалуйста, умоляю, просто отпустите меня домой.
Через полчаса полицейская машина везла меня на железнодорожный вокзал Вильнюса. Я плакала не останавливаясь. Горло, промежность, голова – каждая клеточка тела отдавала болью, словно мстила за то, что я позволила совершить над собой насилие. Мои палачи радовались жизни и несли какую-то чудовищную чушь. Мол, оцените наш поступок, мы могли вас бросить в клинике и разъехаться по домам, к женам и детям, ведь рабочий день давно закончился, мы тоже устали и хотим отдохнуть, так же, как и вы. Но мы решили проявить благородство и сделать всё для того, чтобы вы успели на поезд.
Это было так глупо, нелепо и унизительно, что я взмолилась:
– Пожалуйста, перестаньте говорить. Вы не представляете, как это тупо!
– Я могу вас арестовать за оскорбление должностных лиц при исполнении.
– Знаю, можете. И наверное завтра я об этом пожалею, но сегодня, после ваших пыток, мне всё равно. Я слишком ненавижу вас, чтобы молчать.
– Помнишь, о чём мы договорились, ты не должна ничего рассказывать. Никому. Или хочешь провести ночь в обезьяннике, чтобы подумать об этом? – Щекастый накрыл мою руку своей.
От отвращения передернуло, я убрала руку.
– Не хочу.
– Правильно не будь дурой. – Руслан отвлёкся от дороги и посмотрел в зеркало. – И всё-таки, Саша, какие мы молодцы, что решили отвезти Веронику Аркадьевну на вокзал, чтобы она успела на последний поезд. Надеюсь, однажды она оценит наш поступок и вспомнит добрым словом. Ведь для неё всё могло закончиться совершенно иначе.
– Даже подумать страшно, – пошутил щекастый, подмигнув зеркалу.
Суки, как же я вас ненавижу. Господи, пожалуйста, пусть они умрут прямо сейчас, на моих глазах. В муках и агонии.
Бога нет.
На вокзал мы приехали за десять минут до поезда. Литовские надзиратели помогли купить билет и выдали пакет бумажных салфеток – плакать, к их огорчению, я не перестала.
– Ты, это. Не обижайся. Это наша работа, пойми. Мы хорошие люди. Спасибо, что не оказала сопротивление расследованию, – промямлил Руслан. – Извини за доставленные неудобства. Приезжай к нам ещё. Ну… Бывай.
– Если бы молчала ещё, цены бы тебе не было, – мерзко хихикнул щекастый. Надеюсь, он горит в аду. Надеюсь, они все там плавятся, и каждый день снова и снова их подвергают пыткам. Хотя это вряд ли.
«Извините за доставленные неудобства, приезжайте к нам еще». Надо же, как всё просто. Прошлым летом я часто приезжала в Вильнюс – гуляла по городу. Из Минска сюда идёт скоростной поезд – два часа и ты в Европе. Когда самолёт приземлился, я искренне считала, что уже дома, и это было заблуждением. «Мы вас тут по ошибке немножечко изнасиловали. А вообще мы хорошие», – такого я не предвидела. Впрочем, разве можно подобное предсказать.
– Уважаемые пассажиры, поезд, следующий по маршруту Калининград – Минск, прибывает на второй путь.
Как же здесь холодно, чёртова зима.
Часть первая. Добро пожаловать в ад
Глава I. Возвращение
Птицы. В том августе они совсем распоясались. Синицы облюбовали грушу, воробьи устроили несанкционированную пирушку посреди тыквы и кабачков, а дрозд… Этот наклевался забродившей вишни, что переспела на самой верхушке дерева, и теперь, переминаясь на нетрезвых ногах и вихляя туловищем то вправо, то влево, с вызовом смотрел на Аркадия Викентьевича.
– Напился, – резюмировал тот.
– Аркаша, ну зачем ты так? Может, он ранен! – возмутилась Надежда Андреевна.
– Что же, я пьяного дрозда от трезвого не отличу, – парировал отец семейства и продолжил разливать август по коричневым стеклянным бутылкам, подмешивая в него запах уходящего лета и предчувствие светлого будущего. Чтобы спрятать бутылки в дальнем конце подвала и несколько месяцев спустя открыть. Аккурат перед Рождеством.
Посвящается моей семье.
За десять месяцев до описываемых в прологе событий
25 апреля 2017 года. Москва
– Это последний ящик?
– Да.
– Тогда догружайте всё в машину и отправляйте её, а я пошла закрывать квартиру, чтобы отдать ключи. Тяжело – сил нет, плакать охота.
– Да ладно, чего рыдать-то. Ты же не навсегда.
– Думаешь? А я вот не уверена…