Иночим великанов
Шрифт:
– Спасибо тебе. Я, скорее всего не ворочусь, так как мне инда возбраняется взять здесь следопыта, или коня, для скорости. Ясное дело коней у нас с горсть, не в гании таки водимся, но тем не менее. Так, что с низким поклоном, благодарю тебя, и не взыщи за дерзость.
– Брось, – небрежно махнул когтистой дланью эльф, обличив застенчивую ухмылку. – Мне за доблесть подсобить любимому ученику. И мы ещё будем протирать вместе наши ткани на задах, и поминать об этой аляповатой истории. А ты будешь теряться, вспоминая, очередную взрослую дочку герцога, которую обуял своей красотой, а она простодушно понадеялась, что ты зашибёшь резиденцию, и титул, упала в твои объятия.
Они слабо хихикнули, смотря на друг друга прищурив саркастические вежды, и полуэльф заключил пред визави.
– Ты узловое правило не забывай. Что ладнее всего за стеной, быть настороже,
– Буду наматывать на ус.
Они ещё раз обменялись сердечными рукопожатиями, и грянул поражающий затишье раскатистый гром с испещряющими пасмурное небо зарницами. Плохой знак – подумал Джоаль. Недоброжелательное знаменье – подвел полуэльф.
Так они и расстались – молча. Но Дивелз оставшись со своим неизбежным союзником одиночеством, не спешил просто поджидать покамест его закадычный друг уйдет в мир, вне его содействия, и осенённый новым раскатистым воем, сокрушающим небеса грома, нырнул в чахлый чулан в поисках броши от сглаза, которую ему передал ещё Сибульт первый. Он понимал, что до рассвета ещё долго, но сон ему не так важен, как Джоалю, которому, скорее всего не в мочь уснуть с камнем на сердце, в эту обремененную на думы ночью. Капель забарабанила по отзванивающей керамической черепице и парапетам, и скатывающимися струями косо брела по алым витражам, когда он, протискиваясь с свечой в чулан нашел в груде скопленного антиквариата древних вещей и запретных книг нужную вещицу. Весь перемазанный пылью, то и дело, зверски чихая, утирая прямой нос широким рукавом, словно платком, он поднял оберег, в форме – Дера, представителя древних обитателей Мирадении, имеющего свойства роя пчел, с поправкой на рост в сажень, острые когти, ядовитую кровь и способность запроса подмоги в случаи смерти ячейки улья. Небольшая фигурка, выточенная из обсидианового камня, с вытянутыми конечностями под дугу обхватывающая пустоту под собой, и плоской ящерица подобной мордой, имела несколько вытянутых отростков на затылке, и витой хвост, который по слухам имел убийственный яд на кончике, в сокрытом нутре оболочке, поверх вострого щипа. Единственного, чего они на самом деле боялись, это драгоценностей, которые вызывали у них аллергию, на уровне отшелушивания чешуи, отчего они и занимали свои пространства подальше от горных пород, и часто строили свой улей в пустых промозглых пещерах, без природных ископаемых, средь компании соленых сталактитов.
Подобный камень мог в теории отпугнуть самого дера, который приблизился бы к нему, но также Дивелзу была по вкусу и иная притча, про эту брошку. Отдавший его Сибульт первый, поведал о том, как насевшего этот камень на шеи воина, ни ранила, ни одна стерла, ни копье, и как выбитый из седла ратник мог выжить оказавшийся под сотни килограммовой тушей лошади. И лишь однажды удача покинула владельца, когда приспел Некромант. Ведь говорившей о себе в третьем лице Сибульт отдал камень Дивелзу, перед тем как уйти на битву с Некромантом, взяв с него обещание, передать его сыну, если битва будет проиграна. Битва та, к слову, оказалась победной, но ни Сибульт немногие другие не праздновали победу, и обсидиановый камень, выточенный ещё дворфами, зачарованный древними эльфами, так и ждал своего ракового часа. Но тут приключилось явление, заставившие его безвольно осесть в чулане, чуть не выронив озаряющую утаенное непотребство свечу, грозившую сжечь его сокровищницу. На подернутом свинцовыми тучами небе через резные витражи багровых стекол меж обнаженных плоских грудей эльфийской девы, отдающей сиреневым блеском, в слезоточивых стоках, стекающих под углом капель, блеснула новая искажающая зарница молнии, пророчащие прорезавшая ту. Сжавшейся каждой клеточкой ороговевший полуэльф с сосущим под ложечкой чувством опять почувствовал роковой знак…
5.
Дориль удалился с приёма чересчур рано, но достаточно, чтобы завидеть своего ново обретенного хозяина, исполняющего часть своего плана. Он обусловился столкнуться с ним у колоннады в широком зале возле тронного зала аудиенций, где давеча пророкотал пир. Покудова он с томным взором разглядывал штандарты, и багряные витражи с очерками на сводах, не смененные ещё со времен хозяйствований эльфов, он почувствовал резко обуявшее удушающее чувство повисшей вины. Быть статься я неправ? Не на того поставил? Оступился, и напрасно? – говорил он себе, насилу сжимая в своей кожаной перчатке, монету, которую смлада не выпускал, вспоминая отца.
Ему было двадцать семь. Низко посаженные болотного цвета глаза, с средней градации от бровей ко рту носом с горбинкой посредине, с гладко выбритыми слегка упитанными щеками. Не женатый, не любимый, нелюдимый. За все свое житье, в замке, его дом, ничего путного не принес королю, и его сносили только за счет былых заслуг. Родителей, само собой. Сам маркиз Дориль, попросту не мог произвести небывалый шаг к само совершенству, или меценатству для других. Для этого он был чересчур ленив и скуп. Но водилась у него на закорках, одна заветная мечта. Крохотная и прозаичная в своей ничтожности. Иметь сотню наложниц, среди которых главенствовать будет ненаглядная его пошлому глазу с юных лет королева Флагения. Никто не сулил, что грезы порядочны.
Сколько лет она прельщала его, терзая неусыпными ночами, вызывая колющее чувства в груди, и застывания в морозном удушье сердца, он не помнил. Так как не мог и дня отжить, не мня о ней, а каждый пир он уныло старался притянуть её интерес, но его русая челка, разделенная пробором, и зеленоватый плащ через левое плечо с приметной застежкой фибула, в виде пожирающей свой хвост змеи, никогда не бросалась ей на лазурные глаза.
И когда на горизонте беззаветных грез возник восточный посол, с интересным предложением, он особливо чураться не стал. Безусловно, Зигав был не дурак, и не обмолвился напрямую о своих планах, но имел способность зондировать мысли, пре случаи. Его посох с парными опалами в очках рептилии, четко мог озвучить ему в сознания все треволнения жертвы, когда та начинала мучиться в сомнениях. Вот только Дориль на тот момент ни на толику не колебался, чем и пригрезился ему наиболее благополучным исполнителем своих козней в майзе.
Расписные своды кулуаров, отзывались притягиваемым эхом при ходьбе по просторному помещению, посему скучающе прильнув к колонне Дориль с постной миной, беззаботно дожидался своего новоиспеченного хозяина, который подкрался беззвучно, на своей шитой ворсистой обуви. Он ухватил того за повисшее плечо, и тот немедля встрепенувшись покрывшись мурашками, обернувшись с повисшим в растворенных до предела вежд зениц ужасом, и оттекающей крови к бледности скелета. Однако ж Дориль слегка обмяк в разрез сковавшей члены оторопи, вернув краску от впавших тучных щек, разобрав подведенные глаза и золотистые серьги, своего покровителя, обдавшего его скопом знакомым благоуханием чабреца.
– Не делай так… – на оробевшем выдохе произнес он, ищуще посмотрев ему за спину, на зеленоватые штандарты дома Сибульта, на которых был очерчен свод черепа, пронзенный мечом, выпуская острие через разверзнувшуюся челюсть, сохраняя дол посередине, упирая гарду в макушку. Древний род, Сибульта, нес это знамя из-за океана, который пересекли для заселения мирадении спасающиеся от катастрофы люди.
– Мне важно, дабы ты страшился их, а не меня, – задорно произнес посол, и потянул его за темно коричневый рукав дублета наружу.
Они вскоре вышли из сени вестибюля узлового строения замка, очутившись на раскинувшейся обширной улице под навесом зубастых стен и зреющих как гроздья туч. Под ними была устлана плитка, идущая подобно паутине, кругами строя собой орнамент самых почитаемых цветов эльфов: синего; желтого; и порыжелого.
Несмотря на нависшие заволочившие синеву тучи досрочно напустившие сумерки, скрывающие все великолепие небес красок, и круглую кувшинку колоссального окна узлового строения замка под стать ступицы колеса, увидеть не шибко облупившуюся от веков чету эльфов, нежно притискивающихся к друг другу, не отрывая глаз, спускающих свои волосы по бархатной коже, все ещё довелось. В центре этой круговерти завихрения мозаики в их плотски скрепленных кистях, важно располагался небольшой многоуровневый мраморный фонтан с кувшинками и редкими рыбами в каждой из трех чащ, а на пике, которого была искусно выделана небольшая фея, разводившая руки, задравши голову и крылья. За сотни лет людского правления, покрытие мозаики претерпела безжалостное выцветание, а края плит постепенно выцарапано вышелушивались. Но фонтан был не тронут, и казалось ни царапины, ни трещины на его гладком мраморе, не будет ещё тысячи лет, относительно изъедено облупившейся плитки.