Иночим великанов
Шрифт:
Из просвета прохода надменно выкинули человека. Он, расплескав в стороны брызги, упал лицом в хлябь, и не спешил подниматься из пут мягко постланного покрывала улиц. Его вялые движение вкупе веявшего от него перегара, вызвали у всех единодушный призыв омерзения к заправскому пьянице. Этот доходяга, был весь в черном облачении, а на ногах были вязнувшие в вялых потугах к движению, каучуковые сапоги, отдающие бурым оттенком. Кисти в перчатках с рваными раструбами без пальцев скребли по холодной грязи, хлюпая редкими пузырьками воздуха, а его длинноватые волосы привиделись черными, но это лишь от долгого отсутствия мытья, что машинально темнило их до мелассы. Он все не как не мог подняться, и, безвольно ворочаясь по скользкой грязи, вызвал отчетливое желание покинуть эту жалкую панораму падения человеческой чести – Как вдруг!
В небольших сапожках, казалось на дитя, и драпированных бурых ворсистых льняных штанах, в белой кружевной в районе малых плеч рубахе, стягиваемой кожаной жилеткой схваченный перекрестным шнурком, подчеркивая знатно налитых бюст, на свету показалась самка гоблинов. У неё были темно-червлёные волосы, развивающие как шапка, а длинные и тонкие у концов уши, держали их в узде от спадания на широкие глаза. А в правом ухе на середке болталось две окисленные с редким блеском серьги.
Они ошеломлённые новоиспеченным курьезом ждали от неё все чего угодно, кроме её отчетливых на слово выкриков и дальнейших действий.
– Хозяин! Подымайтесь, ну, опять обуют же! – она в своей хрипловатой манере, действительно обращалась напрямую к телу, увязшему грязи, которое уже бросило все старание всплыть из трясинной субстанции.
На её крепких плечах кряду была нанизана темная увесистая котомка со стягивающим шнурком у ворота, явно не по росту, которая при беге била ей по пятой выпяченной точке, а она каблуками сапог, по её дну, отчего раздавались позвякивания, схороненного в ней железа и стекла. А в коротких по их габаритам руках у неё обитал полуторный меч, почти с её аршин с небольшим стати, с расписным под вязь эфесом на длинной ручке, высвечивающейся из портупеи ножен на колышущейся перевязи. Хлюпающим галопом добравшись до человека, она, воткнув меч в слякоть, зачала силиться поднять его за опавшие плечи своими короткими, но тем не менее знавшими труд руками, на которых было всего четыре пальца с каждой из кряжистых дланей. Зеленая кожа, от её тщетных усилий становилась бутылочно-матовой, а меч предательски пал плашмя в объятья хлеставшей брызгами слякоти. При этом она зычно выругалась, как ни Джоаль, ни даже Калиб себе не позволяли, и их уши ушли в трубочки, а лице сконфуженно скривились. Так же с её приходом в свежем воздухе отчего-то проклюнулся четкий привкус пряного бадьяна.
Но она в своих бесплодных потугах поднять человека, наконец заметила пятерку неустанных наблюдателей. И им предстали её сапфировые глаза без белков, поверх бордовых бровей, что, сощурившись до черной точки зрачка, едко сосредоточились на Джоале, а округлое лицо с пышными матово-синими щеками стало кривиться в набежавших морщинах гримасы, со лба, доходя до курносого вздорного носа, и до тонкого рта из которого торчало два едва приметных в виду хмурости белых клыка с нижней челюсти, на угловатом зеленом подбородке.
– Чего зенки развесил, дылда гофрированная?! – прыснула она, пока на её малые плечи ложился человек, который сыскав силы, постепенно поднимался к ним спиной.
Калиб хотел было вмешаться и в воспитательном стиле ткнуть её секирой, но обескураженно укоренный Джоаль, нашелся раньше и остановил его.
– Брось. Не стоит. Она просто зла, – вразумляющее сказал он ему, как наставнику, или давнему другу, отчего гнев Калиба растаял, и смяв уста, он решил покладисто отступить. Гоблинша, больше на них внимания не разбазаривала, и с участием, отволакивала своего падшего “хозяина”, через шаг успевала желчно бранить все вокруг, но про них она забыла. Вздорная личность, уже оставила неизгладимое впечатление.
И глянувши на не затворенный проем ещё раз, на наличие вылетающих посетителей, подобравшийся Джоаль отважился зайти. Он, не до конца войдя в своё положения, обыденно попросил Моза и Коуба покараулить снаружи. Зато Гайта и Калиба поманил проследовать за ним для моральной поддержки. Разумеется, ратник отдал секиру своим более молодым братьям по оружию, избегая неверного авторитета в глазах почтенной публике. Время драк и разборок ещё не престало. До поры.
Полумрачный в бурых тонах салон был тих, может и благодаря тому, что был почитай безлюден. Кроме, непосредственно корчмаря, за стойкой, и сидевшей за ней же долговязой белокурой эльфийки в кожаной зеленоватой робе в черную полоску, на все двенадцать столов, было занято только два. В воздухе весел затхлый привкус прогорклости, а общее освещение было приглушено, и разбитые покрытые чадом лампады, по балкам посередь порожнего зала, поддерживающим второй этаж разбитыми по середку столбами, было единственным светом. Круглые столы были выпачканы липкими лужами, как и половицы затертого пятками сапог пола, но это уже не казалось чем-то не закономерным. У основной стойки было порядка восьми трехпалых бревенчатых стульев, не включая боковых, за которым по правую руку корчмаря и сидела томная восково-бледная эльфийка, со спадающими на острые скулы светлыми волосами по очиненный подбородок (она скрывала вострые уши, но кончики все же высовывались, выявляя телесный оттенок в золотистой ржи). Корчмарь был кряжистым, но все же малость грузноватым мужчиной, по виду похожему на тучного дворфа, если бы того сложить втрое, и как следует надуть. Широкая бронзовая борода, ложась лопатой, упиралась в волосатые сложенные на вислой груди руки, в которых мерещилось, мог на раз треснуть череп недоброжелателя. На нем свисало тесное одеяние сносной власяницы, с раскрытым воротом, и подогнутыми рукавами, высвечивающее его коренастые локти. Но румяное округлое лицо с двумя утопленными точками блестевших от свечей синеватых и в тени глаз, как нестранно при такой слаженности было располагающим. Он дежурил, смотря на вход, точно будто рассчитывая на возвращения “не галантно выпровоженного постояльца”. Но приметя группу гостей, он лучезарно просиял, размежевав бороду, надеясь на солидный заработок, учитывая внешний облик Джоаля, от которого за версту звенело, что он из знатных господ, с солидным мешком злата за душой. Пробираясь вперед по клейкому полу, все менее чувствующий отраду этого прибежища скорби, сам виконт почувствовал подсаливающую крошку опилок или пыли, что посыпалась ему за шею, со второго этажа, по которому барабанили сверху чьи-то ноги. Корчмарь при виде муторно вычищающего ворот господина повинно почесал свою плешь продолговатой головы, а боковые коротко остриженные волосы, покрылись небольшой влажной испаренной навернувшейся вины.
– Приветствую тебя, высоко почтенный муж. Мы проредили долгий путь от самой столицы, на отыскание верного и надежного следопыта. Который я надеюсь иметься в окрестностях доблестного града? – зачал тот красноречивое воззвание. Напрасно.
Выслушав его короткую тираду поставленным голосом, озадаченный корчмарь тучно почесал массивную бороду.
– Хой князь. Но у нас тут так речи, не… – он, потупив глаза, запнулся своим скрипучим голосом, и сидевшая неподалёку скрытная эльфийка, с тонкими чертами лица и впалыми щеками и казалось оранжевым переливающемся сердоликом в глазницах, подхватив лаконично закончила за него в нос.
– Слагают…
– Верно, – согласился тот, кивнув скорее себе. – Вы бы сударь, по делу бы, а то, одно слово туда, – он указал в одно оттопыренное ухо, – а другое оттуда, – на этот раз он показал ближе к пояснице, в вотчину мягких тканей крестца.
– Как изволите, – пожал кружевными плечами отгоняющий от себя велеречивость виконт, и опять вызвал он на его лице недопонимание. – Мне потребен проводник, до лирры, и понадёжнее. Примитивно и без словоблудий и околичностей.
Корчмарь, опять сделался тучным, закатив синие глаза, и выпятил губу поверх клумбы бороды. Но не от понимания, а скорее мысленно перебирая разных персон, на эту роль.
– Увы. Единственный, кто гож вам, пред вашим заходом, был отправлен пнем под жопу, на выход, – он один жестом подбородка указал в сторону притворенной двери.
– Та пьянь? – в изумлении буркнув отозвался Калиб, стоявший под плечом Джоаля.
– Та самая, – поддержала его выпавшее из уст недоумение пылким словом эльфийка, что снова следом томно приложилась к керамической плошке, подернув тонкую шею.
– Нешто нет недурнее? – скривил лицо Джоаль, представляя, с какими воплями, тот будет просыпаться от сухости во рту, посреди непролазного леса.
– Право, самый годящийся, – непроницаемо к сомнениям заверил кряжистый мужчина с некой теплившейся на лице уверенностью. – Его репутация на поверку, уходит далеко за эти земли, и нет такого корчмаря, который бы не знал Клайда Безродного, – его усы после этих слов заблестели и разверзлись в лучезарной улыбке посреди угнетающей полутени, выпуская, словно из-за штор, редкие зубы в непроизвольно сорвавшейся ухмылке.
– Отчего же он тогда такой “заправский”, распластался ликом в грязи? – нежданно встрял, резонно проронивший мысль писклявый Гайт.