Иногда Карлсоны возвращаются
Шрифт:
Поняв, что несчастлива в браке, Сусанна переключила все свои чувства на сына. Он сопротивлялся. Материнская нежность его душила в своей сладкой вате: мальчик жаждал самостоятельности. Он терпеть не мог, когда мать контролировала каждый его шаг. Он сердился, он насупливал брови, он становился похож на Игоря… И Сусанна уступала. С материнским молоком она впитала уважение к мужчине. Сын был мужчиной, пусть и маленьким, и она уступала ему… Поэтому ослабила контроль за посещениями студии, за то сейчас проклинает себя.
Не была ли она чересчур щедра, несдержанна в своей материнской любви? Стремясь компенсировать
Не может быть, сказала себе Сусанна. Степан – сложный мальчик, но до такого он сам не додумался бы. Кто-то ему подсказал… Что-то здесь не так… Что-то не так во всем этом исчезновении… Если в исчезновении детей что-то вообще бывает «так»!
Личное дело Александра Турецкого. Анатомия семейной жизни
Избавленная от ежедневной повинности посещения работы, Ирина Турецкая могла уделять немало времени себе. И психологии. Собственно, психологией-то она и зарабатывала, консультируя при необходимости и агентство «Глория», и даже МУР, возглавляемый генералом Владимиром Михайловичем Яковлевым – старым знакомцем Турецкого. Но сейчас, в летней комнате, затененной от утреннего солнца шторами и обдуваемой свежим воздухом из кондиционера, Ирина Генриховна не решала сложные задачи составления психологического портрета преступника или восстановления психики сотрудника милиции, получившего на боевом задании тяжелую душевную травму. Перед ней стоял не менее запутанный и, пожалуй, более ранящий вопрос, касающийся ее собственной семейной жизни. Точнее, семейной жизни ее и Турецкого.
Ирина отпустила мужа на работу, сохраняя вид спокойный и улыбчивый. Однако после его ухода дала волю чувствам. Если все-таки выяснится, что он изменил ей снова, не лучше ли откровенно поговорить с Сашей раз и навсегда? Сказать что-нибудь наподобие: «Если я тебе в самом деле дорога, ты больше не должен мне изменять. В противном случае я оставляю за собой право искать мужчину, который будет любить меня больше, чем ты». Нет, не годится. Звучит так, будто из них двоих именно Ирине захотелось поразвлечься на стороне… Пожалуй, лучше так: «Давай определимся: или я, или все твои бабы. Если я тебе не нужна, давай разведе…» Э, э, стоп!
Развод представлялся Ирине Генриховне чем-то уж чересчур радикальным. Неужели она на самом деле хочет бросить Турецкого? Отправить все, что построено за годы брака, псу под хвост? А как же Нинка? Конечно, девочка подросла, учится за границей, у нее свои тинейджерские друзья и интересы, – но кто может предсказать, как отразится развод родителей на будущей семейной жизни Нины? А на ее отношении к мужскому полу?
Все-таки они, Турецкие – Саша, Нина и она, Ира – это семья. Единое целое. Пока что оно живет, оно находится в относительном равновесии…
«Семья – это группа людей, которые стоят на подносе, а он, в свою очередь, расположен на шаре, – пришла Ирине в голову метафора, которую часто используют специалисты по семейной психотерапии. – Пока люди не двигаются, не шевелится и поднос. Но стоит одному из них сделать шаг в сторону, другие члены семьи, чтобы не упасть, вынуждены для поддержания баланса занять новые места».
«Кто в нашей семье сделал шаг в сторону? Отчего равновесие нарушилось? Может быть, Саша снова начал мне изменять после того, как уехала за границу Нинка? – допытывалась Ирина. – Нет, измены Турецкого – не новость, и то, что дома у него есть дочь, не предотвращало их. Пожалуй, Нина тут ни при чем… А в чем же дело?»
А в чем было дело раньше? В том, что все эти годы Ирина терпела, видя, как Турецкий не может пропустить ни одну красивую женщину? Почему она не бросила его в самом начале, когда догадалась, что он – ходок каких мало? Значит, ее это… устраивало. Ну да, по данным психологии, это – парадоксально, но факт. Как есть на свете «жены алкоголиков», так должен быть – более разнообразный, поэтому достоверно не описанный – тип «жены, которой изменяет муж». Еще один факт: если муж излечивается от алкоголизма, в пятнадцати процентах случаев такие семьи распадаются в течение полугода. Женщине кажется, что она ненавидит пьянство мужа, но с трезвым мужем она не в состоянии жить…
За счет чего получала Ирина свой нравственный выигрыш, который позволял ей жить с Турецким? Во-первых, – безжалостно призналась она себе, – за счет того, что на его фоне можно было чувствовать себя безупречной, чуть ли не святой. Он гуляет – она, точно весталка целомудренная, хранит семейный очаг. Во-вторых, после возвращения и раскаяния он готов был носить жену на руках. Отношения… освежались, что ли? Напоминали о той ранней трепетной фазе влюбленности, когда мужчина и женщина – еще чужие друг для друга, и все, что намечается между ними, способно разорваться в любой момент. В этом чувстве было что-то болезненное, но и сладостное… А в-третьих, как ни стыдно признаться себе самой, любвеобильность Турецкого бывала для Ирины удобна. Она могла когда угодно взять дочку и укатить в Прибалтику, будучи уверена, что Саша без нее не заскучает… Нет-нет, разумеется, она возмутилась бы, узнав, что в ее отсутствие он ей изменил! Но подсознательно она понимала, что оставляет мужа одного, а мужчине трудно без женщины. Особенно мужчине с такой опасной работой…
С Турецкого никто ответственности не снимает: в его возрасте пора бы уж научиться обуздывать свои сексуальные желания! Но в семейной жизни никогда не случается, чтобы виноват был кто-то один: если семья на грани развода, значит, неправильно вели себя оба супруга. Ирина – теперь она видит – допустила ряд ошибок, способствующих тому, чтобы на ее место претендовали другие женщины. Как издевалась она над Сашей! То бывала с ним эмоционально холодна, то насмехалась, то принимала учительскую позу… Молодая была, неопытная. Стремилась постоянно настоять на своем, взять верх над мужем любой ценой. О психологии понятия не имела. Как же грустно, что теперь ничего не изменить…
«Антон Плетнев никогда не создал бы такую семейную жизнь, как мы с Турецким, – закралось соображение. – Он – мужчина прямой и простой: воевать – так воевать, служить – так служить, любить – так любить. А если есть любовь, значит, по его мнению, следующим шагом должна быть нормальная семья. Жена, детишки, крепкий дом, об измене и речи идти не может… Как же его тяготит теперешнее неестественное положение! Фактически признаться в любви чужой жене? Это противоречит его патриархальным установкам…»