Инопланетяне
Шрифт:
Доник пытался освободиться от мягких, дрожащих пальцев Льва Абрамовича, поэтому он не уловил момента, когда у бабушки оказался в руке пистолет. Большой черный пистолет. Бабушка поднимала его, словно отталкивала от себя, и вдруг стало тихо, будто ни одного человека вокруг. И бабушка произнесла очень тихо, почти шепотом:
— Тебе же сказали, чтобы ты ушел. Сколько надо повторять? Ну!
И это последнее слово прозвучало отдельно и слишком громко — хоть уши затыкай, чтобы не лопнули барабанные перепонки.
И сразу тишина исчезла, и наполнилась, как компот ягодами, разными голосами:
— Убивают! —
— Я ухожу, ухожу… ты чего, я ухожу. — Это говорил Аполлон-Союз.
— Милицию надо позвать! — это неизвестно кто закричал.
— Тетка, не стреляй, мы пошутили! — это тоже незнакомый голос.
— Мама, осторожнее, он выстрелит!
— Пустите, — в этом голосе Доник узнал собственный голос. Лев Абрамович отпустил его.
Доник кинулся не к бабушке, а к дверям, в которых толклись, отступая, Аполлон-Союз и его свита.
— Давайте, — сказал он, выталкивая их. — Скорее, разве вы не видите…
Только оказавшись на лестнице, защищенный от бабушки косяком двери, Аполлон-Союз крикнул:
— Нас не запугаешь! Чтобы завтра ни одного!
Бабушка царственно отстранила пытавшегося помешать ей Льва Абрамовича и вышла на лестничную площадку.
По лестнице, сшибая друг друга, горохом, мешочным обвалом понеслись незваные гости. Они матерились, кричали, они были в панике, как стадо перепуганных коз.
— Ну, бабушка, — сказал Доник, — я от тебя не ожидал.
— А я ожидала? — спросила бабушка.
— Откуда у тебя пушка?
Остальные выглядывали из квартиры в открытую дверь, но на лестничной площадке были только бабушка и Доник.
— Какая пушка?
Доник поглядел на бабушку — в руке у нее была мухобойка — проволочная палочка с хлопушкой на конце. Бабушка тоже смотрела на свою руку.
— Лучше допустить, — сказал Лев Абрамович, — что ничего не было. И мы ничего не видели. Это снимает массу тревожных проблем.
Они вернулись в квартиру. Салима закрыла дверь на цепочку.
Мама принесла пластырь и заклеила Катьке ранку.
Все прошли на кухню — центр квартиры, нейтральную территорию. Кто сел на табуретку, кто стоял.
Это был военный совет.
— Я был не прав, — сказал Лев Абрамович. — Ничего не снято. Все проблемы остаются.
— А я думала, что ты часы «сейку» украл. А оказывается, шпионы дали, сказала Салима радостно. — А теперь отобрали. Нехорошо, а?
— А вы лучше, Салима Ибрагимовна, — сказал Лев Абрамович, — проведите ревизию своего хозяйства. Нет ли в нем чего лишнего.
— Откуда у меня лишнее? Мы не воруем, мы все заработали.
— Теперь ничего нельзя гарантировать. Разве Лидия Сергеевна подозревала, что у нее есть такой большой пистолет?
— А у меня его и нет, — сказала бабушка.
— Вот именно. Ничего нет. Хорошо еще, что вы не стали стрелять.
— А что с меня, со старухи, возьмешь, — сказала бабушка и положила на стол мухобойку.
Лев Абрамович двумя пальцами взял мухобойку и перенес в раковину.
— Начинаем проверку на шпионов? — спросил он, глядя на Салиму.
— Еще чего не хватало! — возмутилась Салима.
— И кофточка? — ехидно спросила Катька.
— Какая кофточка?
— Какая на тебе.
— Магазин купила, — Салима сразу стала хуже говорить по-русски. — Вчера купила, зачем спрашиваешь.
Она сделала попытку скрыться в своей комнате, но тут Лев Абрамович с наслаждением отомстил ей:
— Вы ее, конечно, можете оставить себе, — сказал он. — Это ваша кофточка, и мы разве что можем сказать? Но я вам не советую ее носить в свете сегодняшней обстановки, если это не кофточка, а только шпион. Вы представляете, какие будут последствия — она вас ночью задушит, как в произведениях Николая Васильевича Гоголя, а утром придет тот серьезный гражданин и из соображений дезинфекции все у вас сожжет.
— Нет! — закричала Салима. Она прикрыла грудь пухлыми ладошками, но вдруг кофточка исчезла. И Салима оказалась в лифчике, который был ей мал. Она тонко заверещала и побежала почему-то не к себе, а спряталась в уборной. Тогда наступила разрядка, и все начали смеяться.
Потом Лев Абрамович ушел к себе. Он сказал на прощание:
— Я осторожный человек, вы же меня понимаете, и русский народ трудно сдвинуть с места на что-нибудь хорошее, но когда вы хотите его немного напугать, чтобы он бегал за шпионами, сионистами или белыми воронами, он уже всегда готовый, потому что думает, что если поймать всех белых ворон, то будет колбаса и полное изобилие. И я не хочу быть соратником иностранной разведки, хоть вы мне будете говорить, что какая это к черту разведка, если они прилетели из космоса на аварийной летающей тарелочке. Но мы с вами не знаем, кто для нас страшнее — наши собственные борцы против шпионов или эти шпионы, которые так спешат сделать нам подарки. Скажите, зачем мне, старому бухгалтеру, японские часы «сейко»? Я тоже не понимаю. Спокойной ночи и обещаю вам, что я найду все подарки судьбы, которые я не заслуживаю, и как только найду, я их начну так ненавидеть, что они сами спрыгнут со второго этажа.
Лев Абрамович невесело засмеялся и пошел к себе.
И они остались вчетвером.
Женщины уселись в большой комнате у телевизора, а Доник прошел в маленькую, но не стал там зажигать света. Он подошел к окну. И он увидел, как толпа людей, черная и плотная, в которой вспыхивали порой красные огоньки — когда кто-то затягивается сигаретой, вытекает из подъезда дома напротив и полукругом охватывает две женские фигурки, замершие под фонарем. Доник понял, что это — сестры Волковы, каждая держит по собачке на руках, а толпа сдвигается все теснее… и вдруг одновременно — Доник увидел это так явственно, словно стоял в метре — собачки исчезли — обе исчезли, и старушки засуетились, забегали — и слышен был смех, а люди в толпе начали подпрыгивать, чтобы раздавить пришельцев…
Доник отошел от окна.
В соседней комнате был слышен голос матери:
— Мама, ты не понимаешь, у меня дети. А это массовый психоз. И я не знаю, когда он кончится. Мы обязаны сами все очистить. Не будем же мы из-за каких-то жалких вещей рисковать самым дорогим…
Мама умеет себя уговорить. Теперь дети — тяжелая артиллерия, будто единственный выбор: дети — вещи. А ведь выбор совсем другой. И бабушка, конечно, это заметила.
— Меня не это тревожит, — сказала она. — У меня такое ощущение, Вера, что ко мне приблудился щенок и я его продаю барышникам, чтобы из него сделали шапку.