Иностранка. Филиал. Демарш энтузиастов. Записные книжки
Шрифт:
— Значит, это ваш? — спросил довольно хмуро полицейский.
Маруся подхватила Леву на руки. Один в толпе сказал:
— Легко отделался.
Второй добавил:
— Надо отдавать таких родителей под суд.
Тут подоспели новые зеваки:
— Что случилось?
— Выпал из машины...
— Хорошо, что не из самолета...
Мы направлялись к дому. Рафаэль держался в отдалении. Потом вдруг говорит:
— Мне кажется, что это дело следует отпраздновать!..
Он сделал шаг по направлению к двери ресторана
И лишь тогда Маруся наградила его звонкой, оглушительной пощечиной. Раздался звук, как будто тысячи поклонников, допустим, Адриано Челентано одновременно хлопнули в ладоши.
Рафа даже глазом не повел. Он только поднял руки и сказал:
— Сдаюсь...
В июле Муся отмечала день рождения. Собралось у нее двенадцать человек гостей.
Во-первых, родственники — Фима с Лорой. Далее, Зарецкий — что-то вроде свадебного генерала. Лернер — в роли тамады. Рубинчик — представитель наших деловых кругов. Издатель Друкер — воплощение культуры. Пивоваров, без которого такие вечеринки не обходятся. Баранов, Еселевский и Перцович — в качестве народа. Караваев — олицетворяющий районное инакомыслие. И наконец, Григорий Лемкус, заявившийся без приглашения, но с детьми.
Зарецкий подарил Марусе тронутую увяданием розу. Лернер — дюжину шампанского. Владелец «Русской книги» Друкер — том арабских непристойных сказок. Караваев — фотографию Белоцерковского с автографом: «Терпимость — наше грозное оружие!» Рубинчик преподнес ей мани-ордер на загадочную сумму — тридцать восемь долларов и шестьдесят четыре цента. Родственники Фима с Лорой — вентилятор. Пивоваров — целую телегу всякого добра из собственного магазина. Баранов, Еселевский и Перцович сообща купили Мусе новый телевизор. Лемкус одарил ее своим благословением. А мы с женой отделались банальной кофеваркой.
Ждали Рафу. Тот задерживался. Маруся объяснила:
— Он звонил. Сначала из Манхэттена. Потом с Лонг-Айленда. А полчаса назад — из Джексон-Хайтс. Кричал, что скоро будет. Может, деньги занимать поехал к родственникам? Видно, ищет мне какой-нибудь особенный подарок. Только это все не обязательно. Тут главное — внимание...
Решили подождать. Хотя Аркаша Лернер все глядел на заливное. Да и остальные проявляли легкую нервозность. В частности, Рубинчик говорил:
— И все-таки зимой намного лучше кушается. Летом тоже, в общем, кушается, но похуже...
В ответ на что Аркаша Лернер хмуро произнес:
— Я полагаю, глупо ждать зимы!
И осторожно взял маслину с блюда.
— Ну, тогда садитесь, — пригласила Муся.
Гости с шумом начали рассаживаться.
— Я поближе к вам, Мария Федоровна, — сказал Зарецкий.
— А я поближе к семге, — отозвался Лернер.
Прозвенел звонок. Маруся выбежала к лифту. Вскоре появился Рафаэль. Вид у него был гордый и торжественный. В руках он нес большой коричневый пакет. В пакете что-то щелкало, свистело и царапалось.
Рафаэль дождался тишины и опрокинул содержимое пакета в кресло. Оттуда выпал, с треском расправляя крылья, большой зеленый попугай.
— О господи, — сказала Муся, — это еще что такое?!
Рафа торжествующе обвел глазами публику:
— Его зовут Лоло! Я уплатил за него триста долларов!.. Ты рада?
— Кошмар! — сказала Муся.
— А точнее — двести шестьдесят. Он стоил триста, но я купил его за двести шестьдесят. Плюс такси...
Лоло был ростом с курицу. Он был зеленый, с рыжим хохолком, оранжевыми пейсами и черным ястребиным клювом. Его семитский профиль выражал негодование. Склонив немного голову, он двигался вразвалку, часто расправляя крылья.
С кресла он перешагнул на этажерку. С этажерки — на торшер. Оттуда тяжело перелетел на люстру. С люстры — на карниз. Затем вниз головой спустился по оконной шторе. Ступил на крышку телевизора. Присел. На лакированной поверхности возникла убедительная кучка.
Одарив нас этаким сокровищем, Лоло хвастливо вскрикнул. А потом затараторил с недовольным видом:
— Шит, шит, шит, шит, шит, фак, фак, фак, фак...
— В хороших, надо думать, был руках, — сказала Муся.
— Мне бы так владеть английским, — удивился Друкер.
Попугай тем временем залез на стол. Прошелся вдоль закусок. Перепачкал лапы в майонезе. Цепко ухватил за хвост сардину и опять взлетел на люстру.
Муся обратилась к Рафаэлю:
— Где же клетка?
— Денег не хватило, — виновато объяснил ей Рафаэль.
— Но он же будет всюду какать!
— Не исключено. И даже вероятно, — подтвердил Зарецкий.
— Что же делать?!.
Рафа приставал к Марусе:
— Ты не рада?
— Я?.. Я просто счастлива! Мне в жизни только этого и не хватало!..
Мы общими усилиями загнали попугая в шкаф.
Лоло был недоволен. Он бранился, как советский неопохмелившийся разнорабочий. Царапал тонкую фанеру и долбил ее могучим клювом.
А потом затих и, кажется, уснул.
Шкаф был дешевый. Щели пропускали воздух...
— Завтра что-нибудь придумаем, — сказала Муся.
И добавила:
— Ну а теперь к столу!
Через минуту зазвенели рюмки, чашки и стаканы. Выпивали из чего придется. Лернер громко крикнул:
— С днем рожденья!
Маруся от смущения произнесла:
— Вас также...
Расходились мы около часу ночи. Шли и обсуждали Мусины проблемы. Зарецкий говорил:
— Здоровая, простите, баба, не работает, живет с каким-то дикобразом... Целый день свободна. Одевается в меха и замшу. Пьет стаканами. И никаких забот... В Афганистане, между прочим, льется кровь, а здесь рекой течет шампанское!.. В Непале дети голодают, а здесь какой-то мерзкий попугай сардины жрет!.. Так где же справедливость?