Иной Путь
Шрифт:
Дориан вдруг почувствовал, что по телу прошла волна холодной дрожи. Незаметно закусив губу, он постарался скрыть это от ученика – кажется успешно.
Что-то с этими "аарн" было не так. Что-то в них было пугающее Повелителя, что-то угрожающее его планам. Они были опасны. Вернее, даже не они – их лидер, этот Станислав. Без лидера они рассыплются, разойдутся, станут нормальными, обычными людьми и разделят их участь. Надо только убрать всего одного человека. Ветровский, пожалуй, гораздо опаснее Черканова. По большому счету, Черканов как раз никакой угрозы не представлял, и Дориан исподволь натравливал
Жаль, не удастся натравить Велеса на Ветровского. Ну, по крайней мере – пока. Что ж, пусть наблюдает и докладывает пока что, а там – посмотрим, решил Повелитель, отвлекаясь от своих мыслей и прислушиваясь к дальнейшему рассказу юноши.
– Благотворительность, опять же. Сейчас, например, они собираются провести какой-то там вечер, а на вырученные деньги купить нужные вещи для детских домов. В общем, на мой взгляд, эти аарн просто психи-идеалисты, но психи не опасные. Наблюдать за ними мы, естественно, будем, но предпринимать что-то против я пока не вижу смысла.
– Согласен. Но наблюдай пристально и обо всем докладывай.
– Хорошо, учитель.
– Если на этом все, то я вынужден прощаться. Извини, у меня еще очень много дел…
– Да, конечно! Мне, в общем-то, тоже пора.
– Я свяжусь с тобой, когда придет время следующей встречи. А ты… знаешь, а скажи-ка мне название и автора той запрещенной книги. Посмотрю хоть на какой почве эти твои идеалисты выросли.
– Не помню я их, – признался Велес, но заметив недовольство на лице Дориана, тут же добавил. – Но я могу завтра в универе уточнить и сообщить вам.
– Хорошо, так и сделай. Следи внимательно за Ветровским и постарайся разобраться, что за зверь такой этот Черканов. Все, до встречи, Велес.
– До встречи, учитель…
IV. V.
"Ты знаешь все, что надо знать
Я знаю чуть больше, чем надо…"
– Да все яснее ясного с этим убийством, – горячился лейтенант Мельницкий. – Парень его кончил, как пить дать!
– Доказательства? – майор закурил, откинулся на спинку стула.
– Какие еще нужны доказательства? Мы взяли его прямо над трупом!
– Доказательства. Хотя бы какие-нибудь.
– Да он сам признался! Капитан Краснов спрашивал – твоих рук дело? Он кивал! Я вам говорю, дело ясное!
– Ясное только то, что тебе, лейтенант, очень не хочется начинать карьеру с висяка, – спокойно отозвался майор, стряхивая пепел прямо на потертый линолеум. – Значит, так: пока не предоставишь мне по этому делу доказательств – либо вещественных, либо свидетельских показаний – даже не пытайся выдвигать обвинения Ветровскому. А сперва вообще неплохо бы парнишку допросить.
Лейтенант вздохнул. Он уже понял, что так легко отвертеться не выйдет.
– Хорошо, давайте допросим. Здесь или…
– Здесь, чего
Арестованного привели через пять минут. Выглядел тот, мягко говоря, неважно: покрасневшие белки глаз, слипшиеся сосульками волосы, синяки под глазами, огромный кровоподтек на скуле и яркая ссадина на лбу. "Работу капитана Краснова видно сразу" – недовольно подумал майор, присматриваясь к подозреваемому.
Юноша был смертельно бледен, а в глазах застыло странное чувство, которое никак не поддавалось точному определению. Некая смесь из детской обиды, боли утраты, ненависти к убийце, мрачной решимости, глубокого одиночества и еще – обреченная покорность судьбе. Потухшие это были глаза. И уж точно не чувствовалось, что их обладателю всего лишь шестнадцать лет.
– Итак, господин Станислав Вениаминович Ветровский, студент первого курса психологического факультета высшего института Петербурга, зачем вы убили вашего приемного отца? – будничным тоном спросил Мельницкий, вроде как отстраненно глядя в окно, но в то же время краем глаза наблюдая за реакцией обвиняемого.
Майор только головой покачал – молод еще лейтенант, и постоянно забывает о существовании такой штуки, как презумпция невиновности. Против Ветровского ничего не было, и оба это знали.
Сперва Стасу показалось, что он ослышался. Они что, и в самом деле полагают, что это онубил Вениамина Андреевича? Но оба полицейских выглядели вполне серьезно, да и неуместна была бы подобная шутка.
Но на сильные эмоции юноша сейчас был не способен. Это несколько часов назад, когда он очнулся в отдельной камере, придя в себя после успокоительного, и осознал, чтопроизошло, тогда да – готов был кататься по полу, выть, кричать и ненавидеть все, что только можно было ненавидеть. Вот только скованные за спиной руки и затекшее в неудобном положении на жестких и холодных нарах тело не желали слушаться, а за решеткой негромко переговаривался с кем-то по мобилу дежурный. Стас не хотел, чтобы кто-то видел его таким, и просто около часа лежал, невидяще глядя в стену и не замечая, как лицо становится мокрым от слез.
Сейчас же, услышав это невозможное, идиотское обвинение, он едва не рассмеялся – горько, сквозь все еще застывшие в горле слезы.
– Я не убивал его, – просто ответил он, почти не переменившись в лице.
– Согласно показаниям капитана Краснова, при задержании вы утверждали обратное.
– Я ничего не утверждал. У меня был шок, истерика. Потом мне вкололи успокоительное, я был не адекватен и не мог отвечать на вопросы, – безэмоционально проговорил Стас, не глядя ни на одного из полицейских.
– Как в таком случае вы объясните свое появление рядом с трупом?
– Я возвращался домой. Вениамин Андреевич, скорее всего, вышел в магазин что-нибудь купить. Я решил срезать, и пошел через дворы и переулок. Когда зашел в переулок – увидел тело, и сворачивающего за угол человека. Я подошел к лежащему, хотел спросить, не нужна ли помощь. Потом узнал его, и… – светлые ресницы дрогнули, юноша почти незаметно прикусил губу, пытаясь удержать рвущуюся из глаз боль.
– Почему вы шли со стороны переулка, а не от метростанции?