Инспектор Золотой тайги
Шрифт:
– Не валяй дурака! Друг я Турлаю, понимаешь? Друг!..
– Не надо кричать,— Очир тянул волынку.— Ты будешь кричать, я буду кричать — ссора будет. Нехорошо!
– Да ты изгаляешься, что ли! — разозлились за дверью.— Отворяй, не то дверь вышибу!
– Я буду мало–мало стрелять,— самым мирным тоном предупредил Очир.— Ты плохой друг. Хороший друг не ходит, как вор. Уходи!
На крыльце помедлили, затем в дверь с силой шибанули чем–то тяжелым. Очир выстрелил — кто–то вскрикнул, выругался, и тотчас загремели ответные выстрелы.
Очир быстро захлопнул дверь, ведущую в сени, и запер ее на крюк. Оглянулся. У дальней стены шевельнулся невидимый Зверев.
– Осторожно, Очир, — сказал он.— Будут стрелять по окнам.
Как бы в подтверждение его слов, со двора и с улицы бегло ударили по окнам — судя по звуку, из револьверов и винтовок. Зазвенели разбитые стекла. Взвизгнули, рикошетя, пули. Очир бросился на пол. Зверев, чуть замешкавшись, тоже лег под стеной, держа в поле зрения окно, выходящее во двор. В сенях что–то загрохотало, и одновременно за стеной, где жили многодетные Карпухины, поднялся разноголосый детский рев. Зверев вспомнил, что сам Карпухин уехал с Турлаем на прииски Шушейтанова, и, стало быть, с детьми сейчас одна мать. «Не выскочил бы кто из них с испугу прямо под шальную пулю»,— со страхом подумал Алексей.
– Гражданин Зверев, благоразумнее сдаться! — донеслось из–за разбитых окон.— В этом случае гарантирую жизнь.
– Что вам угодно? — помедлив, крикнул Алексей. — Нам угодно немедленно произвести в доме обыск!
– Отложите вашу затею до утра!
На некоторое время наступило затишье, если не считать того, что за стеной по–прежнему голосили дети.
Внезапно в сенях послышались шаги, дверь с силой рванули, а затем на нее обрушились хрусткие удары. Алексей поднял винтовку и два раза выстрелил в дверь. Удары тотчас прекратились, послышались невнятные голоса, и в сенях стало тихо. По окнам тоже больше не стреляли. Видимо, нападавшие совещались.
Постепенно положение стало представляться Звереву не таким ужасным, как в первые минуты. В окна, небольшие и расположенные довольно высоко от земли, вряд ли рискнут лезть. От попытки взломать дверь ночные посетители, должно быть, отказались, убоявшись выстрелов изнутри. Зверев почти успокоился. Тревожил только крик за стеной.
– Очир!— позвал Алексей вполголоса.— До утра продержимся?
– Мало–мало будем держаться,— откликнулся тот и вздохнул.— Худо маленько — курить нельзя.
– Да, закурить бы не мешало,— согласился Зверев.
– Гражданин инженер! — крикнул со двора прежний голос.— Сожалею, но до утра мы ждать не можем. Еще раз предлагаю сложить оружие на почетных условиях. Говорю как представитель власти!
– Какой еще власти? — поинтересовался Алексей.
– Временного правительства автономной Сибири!
И тут Зверев внезапно разозлился. Вся эта история начинала отдавать наглым паясничаньем: бандитское нападение среди ночи, и вдруг — «представитель власти»! Впервые Алексей пожалел, что так и не научился выражаться столь же крепко, как старые уральские рудокопы или сибирские приисковые варнаки. Сейчас это было бы весьма кстати.
– Ну, что ж вы молчите?
Алексей, приподнявшись, выстрелил из пистолета в направлении голоса.
– Это и есть ваш ответ? — насмешливо осведомился представитель «Временного правительства».— Тогда слушайте! Вы будете сожжены вместе с лачугой!
В сенях снова раздались торопливые шаги, загремело, покатилось ведро, и вскоре откуда–то просочился запах дыма. На потолке и на стенах замигали пока еще слабые сполохи.
Зверев вскочил, прижимаясь спиной к стене, подобрался к выходящему во двор окну и осторожно глянул наружу. Сенная дверь была распахнута, и из нее на крыльцо и во двор падал багровый трепещущий свет. Зверев вспомнил, что в сенях сложены дрова, различная рухлядь. Все это, очевидно, и горело сейчас. Алексей высунулся больше, чем следовало, мигающие блики, начинающие трогать оконные переплеты, скользнули по лицу, и сейчас же грянул выстрел — пуля свистнула возле самого уха. Алексей отшатнулся. За стеной снова взметнулся приутихший плач. «Черт, что же она медлит? — мелькнула мысль.— Надо выбираться, тогда перестанут стрелять, и соседка с детьми покинет горящую избу».
Огонь разгорался. Сполохи плясали уже по всей избе, и Алексей различал теперь Очира, стоявшего в такой же позе, что и он, только возле окна, выходящего на улицу. Алексей пригнулся, перебежал к нему и стал у стены, по другую сторону окна, осторожно выглянул на улицу. Там было темно — сюда свет пока не доставал.
– Очир, пока не поздно, надо уходить,— он кивком указал наружу.
– Давай,— согласился Очир.
Алексей глубоко вздохнул, примерился и ударил прикладом в переплет окна. Звякнули остатки стекол. В тот же миг по окну хлестнуло сразу несколько выстрелов.
– Напрасно стараетесь! — выкрикнул неугомонный представитель «Временного правительства».— Оба окна под прицелом!
Алексей надвинул поглубже фуражку, пружинисто присел и головой вперед кинулся в разбитое окно…
– …Убили, что ли?.. Дурбалаи свиномордые… валенки сибирские…— Гнусавый, чуточку врастяжку голос назойливо торкался в сознание, словно бьющаяся в стекло жирная зеленая муха.— Тут голыми руками брать, а они прикладом…
Алексей попробовал открыть глаза, чтобы увидеть говорящего, но тут же охнул от слепящей головной боли и поспешно зажмурился.
– А, ожил! — весело сказал голос— Добро пожаловать в мир суровой реальности!
Алексей приоткрыл один глаз, помедлив, открыл другой, и упомянутый «мир суровой реальности» сразу же заставил его забыть про больную голову — прямо перед ним, по ту сторону большого стола, сидел Аркадий Борисович Жухлицкий. Покойник кушал что–то вроде бифштекса. Встретившись взглядом с Алексеем, он приветливо улыбнулся и поднял рюмку.
– Ваше здоровье!
«Какой, однако же, нелепый сон»,— подумал Зверев. Тут сзади выступил человек, в котором он признал, хоть и не сразу, родственника Жухлицкого. «Николай Николаевич Зоргаген,— вспомнил он,— Ходок по меховым делам». Меховщик заговорил, и оказалось, что это ему–то и принадлежал давешний нудный голос.
– Вы удивлены? А между тем…
– А между тем,— встрял «покойный»,— слухи о моей смерти оказались немного преувеличенными. Так, кажется, говорят англичане или кто там еще…
Алексей с трудом приходил в себя. В окна сочился серенький рассвет. Стало быть, ночь уже позади. Кое–как из обрывочных воспоминаний — выстрелов, сполохов в темной комнате, своего броска в окно и последовавшего сразу вслед за этим смутного ощущения взорвавшейся в голове бомбы — Зверев восстанавливал случившееся.
– Где… Очир? — еле разлепив губы, прохрипел он.