Инспектор Золотой тайги
Шрифт:
– Дворцовый переворот, власть переменилась, Василий Галактионович,— бодро ответствовал Зверев, поздоровался с Дандеем и снова повернулся к Ваське: — А где Очир?
Васька недоуменно заморгал и оглянулся, словно хотел увидеть где–то здесь Очира.
– Так это… того… не знаю я.
– Разве его тут не было?
– Не…— Васька поскреб затылок, и вдруг его осенило: — Значит, это вы ночью стреляли?
– Стрелял,— Зверев махнул рукой.— И я стрелял, и другие стреляли…
– Дела–а…— Васька покрутил головой.— Выходит, поймали вас?
– Выходит, поймали.
– Очир с вами был?
– Со мной.
– Ага, ага,— Купецкий Сын посоображал немного, присвистнул.— Эге, так он убег!
– Кто убег?
– Так Очир же! Ночью, слышу, казаки во дворе ругаются. Убег, говорят, косоглазый черт. Пострелял всех направо–налево и убег…
– Вот как? — Зверев возбужденно прошелся по тесной клетушке.— Стало быть, они меня бессовестно надули…
– Кто, Алексей Платонович? — неуверенно спросил Васька.
Зверев с минуту смотрел на него, словно пытаясь что–то вспомнить, потом рассмеялся.
– Скажите, Василий Галактионович, похож я на миллионера?
– Н–не знаю… может, и похож…
– Разумеется, похож! Ведь я только что выложил за спасение одной горемычной души около полутора миллионов рублей. Это по дореволюционному курсу. Ну, а по нынешним ценам, конечно, еще больше.
– Х–хосподи! — тихо охнул Васька.— Полтора миллиона!.. Это… это… если даже червонцами посчитать, и то, поди, десять больших мешков денег получится, а?.. И за спасение души… Какая ж она должна быть, душа–то эта, а?
– Обыкновенная человеческая душа, Василий Галактионович. Самая обыкновенная. Умеющая веселиться, страдать, лукавить, обманываться… Словом, обыкновенная и… неповторимая… Кстати, вы не помните, за какую цену был, так сказать, продан Иисус Христос?
– Э–э… за тридцать этих самых… серебряных.
– Ай–яй–яй, подумать только — всего за тридцать! — Зверев сумрачно усмехнулся.— Как страшно все подорожало…
Васька, не найдя что ответить, лишь хихикнул и стал зябко кутаться в многострадальную турлаевскую борчатку.
За стеной послышалось жутковатое завыванье, шорох, кто–то забормотал, словно молился горячо, исступленно, потом вдруг всхлипнул и умолк.
– Те самые… которые на Полуночном…— пояснил Васька, поймав недоуменный взгляд Зверева.
– Понятно…— Алексей посмотрел на Дандея.— Но ведь вы, кажется, к этому не причастны?
– Моя виноват нет,— глухо отозвался тот.— Моя олень ходи… Дома баба умирай…
– Да–да, я знаю… Мне Турлай говорил…— Зверев в волнении покусал губы.— Вас давно надо было отпустить домой. Мы с Турлаем говорили об этом, но… постоянно какие–то нелепые случаи… и в результате…
Он развел руками и сконфуженно умолк. Васька завозился в своем углу, шмыгнул носом и робко потянул Зверева за полу тужурки.
– Что, Василий Галактионович?
– Я тут… давно хотел спросить знающего человека, только нет такого…
– Кого — нет?
– Людей… человека знающего… и боязно опять же…
– Если только спросить, то чего ж бояться?
– Вот и я говорю… Бумаги тут у меня есть… от покойного дяди остались… По наследству они на меня вроде бы отписаны… Насчет этих самых приисков… Я ведь ради них сюда приехал… Да только закружило меня…
– Смелей, смелей, я слушаю.
– Закружило, говорю… Ось во мне, вишь, лопнула…
– Так, так…
– Дьячок был у нас в соседях, в Иркутске то ись… Он бумаги эти самые разобрал да и говорит мне — езжай, мол, Васька, в Золотую тайгу, авось там разберешься. Свет, говорит, не без добрых людей, помогут…
– Так, так… Что ж, дайте мне ваши бумаги. Я кое–что в этом понимаю — может, помогу вам.
Васька долго рылся за пазухой, сопел и бубнил под нос нехитрые ругательства. Наконец он извлек что–то похожее на грязную тряпку, но оказавшееся большим кожаным бумажником купеческого образца. Высунув от волнения кончик языка, Васька достал пачку потрепанных бумаг и со страхом и благоговением подал их Звереву.
– Вот…
Бумаги были старые, сорокалетней давности, со штампами и печатями учреждений, ведавших сибирскими горнопромышленными делами полвека назад. Перелистав их для начала, Зверев уяснил, что речь в них идет о приисках Золотой тайги, но каких именно,— сначала не понял.
«…В лето 1856 года прииск не отведен по причине неявки доверенного к приему, и отзыва им не представлено, почему прииск должен поступить втуне лежащие…»
«…По журналу совета Главного Управления Восточной Сибири, состоявшегося 29 октября — 2 ноября 1871 года, зачислен в казну и циркуляром горного отделения от 29 сентября объявлен свободным для новых заявок на общем основании…»
– Понятно, понятно,— Зверев принялся вчитываться внимательней.
1874 год. Прииск по ключу Гулакочи отведен по заявке некоего Нарцисса Иринарховича Мясного… Ему же в лето 1875 года отведен прииск Маломальский по речке Чирокан…
Алексей, оторвавшись на миг от бумаг, прикинул, где могли стоять заявочные столбы и каков был размер всего отвода. Получалось, что прииск Маломальский — это примерно то самое место, где ныне стоит поселок Чирокан. Дело становилось любопытным, и Зверев снова углубился в документы.
1878 год. Нарцисс Иринархович Мясной передает Маломальский прииск в аренду купцу Борису Борисовичу Жухлицкому за попудную плату в 3500 рублей с каждого пуда добытого золота и одновременно продает прииск Мария–Магдалининский тому же Борису Борисовичу Жухлицкому за 25 000 рублей.
Зверев вскинул голову, спросил быстро и резко, как, бывало, у себя в Верхнеудинске, в канцелярии окружного инженера:
– Ваш дядя, Нарцисс Иринархович Мясной, когда он скончался?
– В этом… в восьмидесятом году. Как сейчас помню, моя матушка сказала на поминках…