Инструкция к жизни
Шрифт:
– Давай сбежим. Завтра. А лучше сегодня.»
– Почему вам так сильно захотелось сбежать, Эбигейл?
– Мне было слишком тяжело находиться дома, а причин быть там больше не было. Знаете, будто в голове щёлкнуло, что терпеть больше не нужно и я вольна бежать.
– Что же дальше? – Интересуется Джошуа, а Уизерстоун поднимается и подходит к шкафу с книгами, выбирает себе новое произведение:
– А дальше, милый доктор, Чак Паланик. «Беглецы и бродяги». Это именно те слова, что просто необходимы мне для второй главы. Или, может быть, вы против и предложите что-то своё?
Глава 2.
– Знаете, Эбигейл, я хотел бы поделиться с вами одним занимательным тезисом. Для этого я хотел бы вспомнить, как я начинал свою карьеру. Ещё в молодости мне всё время нравилось слушать, смотреть и понимать. Я хотел понимать людей, я хотел понимать всех и каждого, от бездомных на улице и до министров в кабинете. И людям нравилось моё внимание, они хотели мне рассказывать всё, что их гложило. Всё, что не давало им спать по ночам, а я слушал, слушал с таким наслаждением, словно пытался решить задачку по математике. Про отношения со второй половинкой, про семью, про работу, про учёбу, я слушал всех, у меня было достаточно знакомых, но вот меня не слушал никто. Я не хотел ни перед кем открываться. Понимая свою тягу к решению и пониманию людей, я отправился учиться на психотерапевта в штате Вашингтон. Но ладно, опустим учёбу, я хотел сказать о том, как я пытался понять всех людей, что встречались мне на пути. Чтобы понять бездомного, я жил на улице, чтобы понять наркомана, я употреблял героин, чтобы понять мыслителя, я изучил все труды в библиотеке, что мне попадались, от Вольтера и до Макиавелли. Я слушал все виды музыки, смотрел все виды фильмов. Скажете, что жизнь на улице понижает мой статус как врача? А я скажу, что это был мой молодёжный бунт! Бунт против бюрократичных, заочных методов понимания человека. Я хотел быть ближе к своим пациентам, и я был. Я старался побывать всем, кто попадался мне под руку, но я не переходил черту.
– Не хватило духу попробовать себя в роли убийцы, я правильно понимаю?
– Прошлое необратимо, Эбигейл. Если мы делаем что-то хоть один раз – это клеймо. Как шрам. Не важно, знает об этом кто-то или нет, это действие остаётся фактом, а потому необходима некая разборчивость. Нужно знать, что стоит пробовать, а что лучше избежать, чтобы сохранить себя.
– Вы говорите, что пытались понять всех людей, погружая себя в те условия, в которых они оказались. Милый доктор, но это глупо.
– Да? И почему же?
– Чтобы понять людей, нужно понять не то, что они чувствуют, оказавшись в этих условиях, но то, что они пережили, чтобы в этих самых условиях оказаться. Почему наркоман на игле? Почему убийца – убийца, а бездомный – бездомный?
– Это всё часть общей экспозиции. С пониманием условий, начинаешь понимать всё остальное, мы идём от общего к частному, понимаете?
– Это всё фальшиво. Я не верю в то, что Вы смогли понять хотя бы половину тех, кого понять пытались. И, если Вы считаете, что мне ваше понимание необходимо, то я спокойно проживу и без него.
– Хорошо, Эбигейл, как скажете. Тогда я предлагаю перейти дальше. О чём Вы хотели бы рассказать?
– Я хочу рассказать, какой я помню свободу. Тогда было хорошо. Я была почти счастлива. Артём договорился с одним небольшим торговым судном, что ходило севернее от Владивостока прямо до Аляски, так что вскоре мы собрали вещи и убежали. Корабль, к слову, назывался «Виктория».
«Эбби сидит на носу корабля и игнорирует ветер, который совсем не щадит её лицо. Она никак не может перестать смотреть в горизонт. Эбби наконец-то свободна от душных стен, свободна от злобных школьников, свободна от всего, что мешало ей жить. Теперь есть лишь она, Артём, ветер, вода и полярное сияние, что украшает небо.
Безумной красоты вид приносит огромную лёгкость и мятное спокойствие, даже несмотря на то, что девочка идёт в полную неизвестность. Ей не страшно. Она ждала этого много лет. В Америке ведь точно лучше, чем здесь, Артём так сказал, а он точно знает, он умный парень.
– Сигаретку? – Артём протягивает одну.
– Давай.
– Страшно?
– Нет.
– Вот и мне нет. – Артём привык всегда и везде выглядеть крутым, но теперь аура абсолютного контроля за ситуацией от него не ощущается в том же заражающем виде, в котором это бывало раньше.
– Да и смысл нам бояться? Мы ведь в лучший мир плывём.
– Ага.
Артём замечает грузную фигуру капитана, что направляется сюда, угрюмо перешагивая с ноги на ногу. Его фамилия Гринько, он хромает, видимо, из-за шрамов молодости. Глаза у капитана вечно грустные, это цепляет Эбби. Ей Гринько внушает доверие.
Помимо всего прочего, капитан Гринько курит, но курит он исключительно самокрутки, которые крутит из чего-то очень дрянного, возможно впихивая туда все элементы таблицы Менделеева и ещё чуть-чуть сверху. Артём как-то попробовал это курево, так его чуть наизнанку не вывернуло под громкий хохот матросов.
– Шо здесь сидите? – Гринько затягивается своей самокруткой.
– Вид здесь красивый. Хотим насладиться. – Отвечает Артём.
– Ах, вид. Я, кохда впервые вышел в море, то точно также смотрел на волны, звёзды, хоризонт и думал…
– Душу излить хочешь?
– А ты может хочешь нормальную сихаретку? – Покашляв, Гринько протягивает самокрутку Артёму. Тот в ответ только хмыкает, словно гордость его задета.
– Нам не интересно твоё прошлое.
– Мне интересно. – Эбби влезает в разговор мужчины и мальчика. Артём косится на неё недоверчиво, не понимает, зачем ей это. А Эбби ведь просто хочет услышать что-то, что она поймёт. Гринько тем временем снова затягивается, выдыхает дым и вспоминает:
– Я смотрел на эти воды, звёздное небо, хоризонт и думал, как же прекрасен этот мир. Этот мир, вечный, ничем не охраниченный. Бесконечный. Этот воздух, в нём особая атмосфера, а?.. Как же тохда я чувствовал, как никохда раньше. Мне хотелось смотреть на всё это и понимать, что вот я, я здесь. Так далеко от дома. Но под всё тем же небом. Оно одно ведь у нас, это небо. И в Москве, и во Владивостоке, и в Киеве, и в Нью-Йорке, и в Лондоне. Небо у всех одно, земля одна. Нужно понимать, какой мир нам дан.
– Не стоит забывать, что этот мир очень жестокий. – Артём влез поперёк разговора.
– Люди делают мир жестоким. А вот звёзды что тебе сделали? Небо это как тебя обидело, малой? Люди злые, люди хрешные. Они умеют ненавидеть. Уж я-то знаю. А природа может и бывает жестока, но не по своей же воле. Она остаётся чистой. И, чёрт побери, какой же прекрасной.
Эбби слушает капитана и молча соглашается. Мир прекрасен, пусть он и обидел её столько раз. И люди в нём не все плохие, стоит только посмотреть на Артёма и капитана. Они ведь хорошие. Эбби хочется, чтобы этот миг был вечным. Момент на этом корабле полностью изолирован от всех проблем внешнего мира, всех обид, всех утрат и всего плохого.