Интеллектуальная собственность: врага надо знать в лицо
Шрифт:
Возможно, читателя мне так не убедить: скажет, что, мол, ну это перегиб, так выкинуть из закона право на исполнение, и всё. Ага, а если кто из родителей тех школьников дерзнёт прийти на утренник и снять его на видеокамеру? А там – защищенная копирайтом песня композитора Неслыхайло, права на которые он, по правде, давно уже отдал какому-нибудь музыкальному агентству «Вопли и скрежет Records». Какой теперь пункт закона прикажете отменять? Этак, чего доброго, мы и до свободного копирования видео в домашних условиях доберёмся.
Кстати, о домашнем видео. В предыдущей статье я уже упоминал видеолюбителя, которому бдительная аппаратура не дала скопировать собственноручно отснятую
Итак, копирайтное законодательство, как мы видим, делает незаконными такие вещи, о незаконности которых подавляющее большинство людей и подумать бы не могло: уж о том, что школьный утренник, оказывается, нарушает чьи-то авторские права, я уверен, не задумывался практически никто. В чем причина такого расхождения между законом и общественным мнением?
Современное законодательство во всём его многообразии практически невозможно знать, не будучи профессиональным юристом. Поэтому большинство людей в повседневной жизни пользуется интуитивным пониманием законности или незаконности тех или иных действий. Вот, например, кого-нибудь убить – это незаконно, и это вроде бы все знают. Кому-нибудь в морду заехать – тоже. Воровать (в смысле, по настоящему воровать, кошелёк украсть из кармана или квартиру обчистить) – в незаконности этого тоже никто не сомневается.
Интуитивное представление о том, что можно и что нельзя, для большинства людей имеет авторитет даже больший, чем буква закона. Современный человек обычно в курсе, что законы бывают разные, и что они даже иногда меняются. Поэтому если, например, закон разрешает что-то такое, что с точки зрения некоего индивида относится к категории «ну разве ж так можно», то индивид скорее заявит, что это плохой закон, чем согласится поменять собственные воззрения. И точно таким же образом, если закон запрещает делать что-то такое, в чём наш индивид не находит ничего предосудительного, то с точки зрения индивида, скорее всего, наилучшим вариантом будет менять закон.
Один из базовых принципов, по которым люди имеют привычку записывать действие в категорию допустимых, – это принцип «а кому это мешает». Очень трудно будет убедить обывателя в незаконности его действий, если ему при этом не предъявить пострадавшего. И, в частности, ныне широко распространено мнение, что за закрытыми дверями собственных квартир и так, что снаружи ничего не видно и не слышно, люди имеют право делать всё, что им заблагорассудится. Следует отметить, что такое мнение совершенно не соответствует юридической действительности, однако же в данном столкновении мнений средний обыватель скорее встанет на сторону его коллеги-обывателя, нежели на сторону закона, потому что такой закон, который кому-то что-то запрещает без особой на то необходимости, обывателю не понятен. Против таких законов есть универсальная фраза: «мои личные дела никого не касаются».
И вот обывателю пытаются объяснить, что он кому-то мешает, когда
переписывает приятелю музыку или фильм
приглашает знакомых в гости посмотреть видео
включает музыку на домашней, опять же, вечеринке
Что, простите? Вы и этого не знали? Разумеется, это тоже незаконно, ибо проигрывать купленный в магазине диск разрешается только у себя дома, причем только тогда, когда там не присутствуют люди, не относящиеся к обычному кругу семьи. А если присутствуют – то это уже публичное воспроизведение или публичный показ. Что, не нравится? Вот то-то и оно.
Если развить рассуждения об интуитивном понимании допустимости или недопустимости тех или иных действий, можно прийти к вполне либертарианской точке зрения о том, что допустимо всё, кроме насилия над другими. Достаточно давно стало понятно, что в этом определении нельзя ограничиваться только насилием физическим, поскольку, например, это даст возможность всем желающим безнаказанно наносить кому угодно словесные оскорбления любой степени; точно так же это сделает возможным распространение заведомо ложных сведений, и многое другое из того, что (в том числе и на интуитивном уровне) представляется действиями недопустимыми. Заметное число людей придерживается точки зрения, что вышесказанное является достаточной причиной для отказа от признания допустимыми любых ненасильственных действий; в этом случае приходится продолжать применять традиционную модель законодательства, основанного на перечислении частных случаев и не имеющего зачастую никакой внутренней логики.
В то же время либертарианский подход, основанный на делении поступков на насильственные и ненасильственные (вместо законных и незаконных), оказывается, очевидно, гораздо ближе к интуитивному пониманию допустимого и недопустимого для большинства людей. Что же касается пресловутых словесных оскорблений, то проблема с ними решается на удивление просто: достаточно вспомнить, что в любом акте передачи информации участвуют как минимум два человека, и, следовательно, для самого акта передачи, чтобы он не попал в категорию насильственного, необходимо согласие обоих: как передающего, так и принимающего. Любые нарушения этого принципа следует признать насилием – информационным насилием.
Интересно, что, хотя термин «информационное насилие» появился относительно недавно, все варианты информационного насилия можно разделить на три вида, и в каждом из трёх найти пример давно известного противозаконного деяния. Передача информации без согласия передающего называется шпионаж; запрет со стороны третьих лиц на передачу информации между двумя лицами, которые на такую передачу согласны – пресловутая цензура; и, наконец, передача информации без согласия получателя – в эту категорию попадают оскорбления, всяческая незаконная пропаганда, не так давно появившийся спам и т. д.
В статье Информационное общество будущего и современность, которая была опубликована весной 2000 года, я уже отмечал, что при таком подходе требование о соблюдении копирайтных прав оказывается совершенно однозначно информационным насилием, попадающим в ту же категорию, что и пресловутая цензура, а именно – неавторизованное вмешательство третьих лиц в процесс свободного информационного обмена. Попросту говоря, если мне, скажем, подарили диск с информацией, уже открытый, лишенный упаковки (что исключает принятие какой-либо оферты при вскрытии упаковки), причем я с него никаких программ не запускал (что, опять же, исключает принятие оферты через нажатие кнопки в диалоге программы), то вроде бы никаких обязательств ни перед кем у меня относительно данного диска нет. Допустим теперь, что у меня имеется некий знакомый, которому зачем-то нужна копия этого диска, а мне при этом совершенно не жаль ему такую копию предоставить. И вот мы за закрытыми дверями моей квартиры, пользуясь исключительно принадлежащим нам оборудованием и материалами, при этом строго по обоюдному согласию, осуществляем информационный обмен, выражающийся в создании копии пресловутого диска, после чего я торжественно вручаю копию моему знакомому, он кладёт её в карман и, довольный, покидает мою квартиру.