Интеллектуалы в средние века

ле Гофф Жак

Интеллектуал средневековья исчезает в этом контексте. На авансцену культуры выходит новый персонаж, гуманист. Правда, он появляется лишь к концу того акта, в котором удаляется его предшественник. Последний не был убит, он сам спешил к этой смерти и к такой метаморфозе. Подавляющее большинство университетских мэтров на протяжении XIV — XV вв. своим отступничеством подготавливали исчезновение средневекового интеллектуала.

Эволюция доходов

К концу Средних веков университетский интеллектуал сделал окончательный выбор между принадлежностью к миру труда и вхождением в группы привилегированных. Отныне и на протяжении нескольких столетий на Западе не будет интеллектуала-труженика. Вернее, это имя могут носить только находящиеся где-то в тени учителя коммунальных школ. Быть может, иные

из них сыграли свою роль в революционных движениях, вроде восстания Чомпи во Флоренции в 1378 г., но они не занимали заметного места в интеллектуальном движении.

Разумеется, университетские преподаватели XIV — XV вв. не отказываются от оплаты своего труда. Даже более того, они упорно цепляются за скудные доходы в эти трудные времена. С растущей алчностью они требуют от студентов платы за лекции — церковь так и не смогла окончательно это пресечь. Появляются все новые предписания относительно подношений, которые студенты должны вручать мэтрам во время экзаменов. Ограничиваются все те университетские расходы, которые могли бы ввести в убыток мэтров. Быстро уменьшается число бедных студентов, которые по уставам могли бесплатно получать образование и степень. В Падуе в начале XV в. на каждом факультете остается по одному такому студенту: хотя бы в теории сохраняется отстаиваемый церковью принцип. Но это больше напоминает милостыню, которую богатый купец подает нищим.

Вместе с тем иссякает приток студентов со скромными средствами, а ведь именно они составляли закваску факультетов. Отныне они либо зависят от протектора, либо довольствуются богемной жизнью, которая не ставит на' первое место интеллектуальные притязания, — примером может служить Вийон.

Любопытное решение падуанских докторов гражданского права иллюстрирует такою эволюцию отношений между мэтрами и студентами. Дополнение к статутам от 1400 г. устанавливает подвижную шкалу прав мэтров на доходы, тогда как стипендии удерживаются на фиксированном уровне. Эта университетская политика — явление, характерное для Западной Европы второй половины XIV в. В связи с ростом цен администрация и работодатели стремятся блокировать рост зарплаты, они не признают связи между стоимостью жизни и выплачиваемым вознаграждением, поскольку признание ее вело бы к установлению подвижной шкалы заработной платы. В то же самое время получающие, доходы от ренты, ценза, аренды зачастую успешно приспосабливаются к росту стоимости жизни: они либо требуют оплаты натурой, либо переводят в наличные деньги ту плату, которая ранее оценивалась только в переводных деньгах.

Этот пример показывает, что университетские интеллектуалы вошли в социальные группы, живущие доходами феодально-сеньориального или капиталистического порядка.

Стоит сказать, что именно доходы такого рода приносят университетским мэтрам наибольшие прибыли. Конечно, на первом месте стоит церковный бенефиции, но за ним следует помещение средств в недвижимость, в дома и земли. Картуларий Болонского университета позволяет проследить возникновение к концу XIII в. крупных университетских владений. Пусть больше всего зарабатывали знаменитости, но и прочие мэтры стали по большей части богатыми собственниками. Следуя примеру других богачей, они предаются спекуляциям. Они делаются ростовщиками. Часто они замечены в том, что дают деньги нуждающимся студентам под высокие проценты, причем в качестве залога берут предметы, имеющие для них двойную ценность, — книги.

Франциск Аккурций имел владения в Будрио, в Олметоле, располагал великолепной виллой в Риккардине, где его современники дивились гидравлическому колесу, почитавшемуся за чудо. В Болонье он вместе с братьями владел прекрасным домом с башней, который и сегодня образует правое крыло дворца коммуны. Вместе с другими докторами он входит в коммерческое общество, занятое книготорговлей в Болонье и в других странах. Он настолько погряз в ростовщичестве, что перед смертью должен был просить отпущения грехов у самого папы Николая IV, который и дал ему оное, словно по привычке.

То же самое относится к Альберто Одофредо, сыну великого Одофредо. Этот был уже ростовщиком поп paeciol, та sovrano (не малым, но королевским): интересы его распространялись не только на крупную недвижимость, но также на производство льна.

Мэтр Джованни Андреа дает своей дочери Новелле в 1326 г. в качестве приданого 600 золотых монет — сумма весьма значительная.

Но эти доходы падают вместе с феодальной и земельной рентами, вместе с трансформацией их в денежную ренту и вместе с превратностями денежного оборота в конце средних веков, девальвациями и кризисами. Богатства мэтров убывают, один за другим распродают они свои дома и земли. Отсюда ожесточенное выколачивание других доходов: гонораров от студентов, платы за экзамены. В этом причина и обновления части университетского персонала, связанная с изменением экономической базы. Наконец, финансовые причины толкают мэтров к новым центрам богатства, прибивают их к дворам князей, в свиту церковных и светских меценатов.

К наследственной аристократии

Отчасти такое обновление персонала тормозилось тенденцией к наследованию университетских постов. Уже знаменитый юрист Аккурций в XIII в. отстаивал предпочтительное право сыновей докторов на свободные кафедры в Болонье. Коммуна трижды этому препятствовала: в 1295, 1299 и 1304 гг. Но напрасно. Когда в 1397 г. новые статуты коллежа юристов предписывают не допускать к защите докторской более одного гражданина Болоньи в год, то исключение делается для сыновей, братьев и племянников докторов. Более того, им предоставляются все более широкие права. В Падуе в 1394 г. принимается декрет: для всякого доктора, который по мужской линии происходит из докторов, даже если его отец таковым не был, возможно бесплатное вступление в коллеж юристов. В 1409 г. в декрет вносится уточнение — сын доктора должен бесплатно сдавать экзамены. Образование университетской олигархии вело не только к чрезвычайному понижению интеллектуального уровня, оно привносило в университетскую среду одну из важнейших черт знати — наследственные права. Олигархия делается кастой.

Чтобы стать аристократией, университетские интеллектуалы прибегают к обычному средству тех групп и индивидов, которые хотели получить дворянство; они, как то замечательно изобразил Марк Блок, перенимают у благородных стиль жизни.

Из своих одеяний и атрибутов своих обязанностей они делают символы аристократии. Кафедра все чаще и чаще украшается навесом, подчеркивая их знатность; она становится знаком их обособленности, высоты, величия. Золотое кольцо, шапочка, берет, вручаемые им в день conventus publicus или inceptio, все менее рассматриваются в качестве знаков исполняемых функций, все более как эмблема престижа. Они носят длинную мантию, капюшон, подбитый беличьим мехом, нередко воротник из горностая и впридачу длинные перчатки, которые в средние века считались символом социального ранга и могущества. Уставы требуют от кандидатов все растущее число перчаток, которые должны вручаться докторам во время экзамена. В одном из болонских текстов (1387) уточняется: Кандидат обязан в удобное время представить через сторожа достаточное число перчаток для докторов коллежа… Эти перчатки должны, быть настолько длинными и широкими, чтобы закрывать руку до локтя. Они должны быть также из хорошей замши и вполне свободными, дабы руки в них входили без помех и с удобством. Под перчатками из хорошей замши следует разуметь те, что покупаются не менее чем по 23 су за дюжину.

Празднества по случаю получения докторской степени все чаще сопровождаются увеселениями, как это принято у знатных особ: балами, театральными представлениями, турнирами.

Дома преподавателей становятся все роскошнее, а у самых богатых, вроде Аккурция, украшаются башнями, которые теоретически были привилегией аристократии. Их гробницы представляют собой настоящие памятники, вроде тех, что доныне украшают церкви Болоньи (иногда они устанавливались прямо на площадях).

Ректоры Болоньи уже по уставу должны жить благородно. Среди них мы встречаем представителей семейств герцога Бургундского и маркграфа Баденского. Они получают право носить оружие, их сопровождает эскорт из пяти человек.

Артисты, коих ценят меньше, получают привилегию не проходить военную службу, тогда как студенты, если они достаточно богаты, могут найти того, кто готов их заместить.

Эта эволюция коснулась и титула мэтра. Поначалу, в XII в., магистр, magister, означал просто мастера, главу мастерской. Школьный мэтр был таким же мастеровым, как и прочие ремесленники. Его титул говорил лишь о его месте на стройке. Но вскоре он возносится в своей славе много выше. Уже Адам Птипонт одергивает свою кузину, которая из английской глубинки пишет ему в Париж, не упоминая его титула. В одном тексте XIII в. говорится: Мэтры учат не для того, чтоб быть полезными, но чтобы их называли Равви, т.е. господами, если следовать евангельскому тексту. В XIV в. magister делается равнозначным dominus — господин, хозяин.