Интеллидженсер

Силберт Лесли

— До завтра, шеф.

Сорок минут, торопливый душ, и Кейт сидела уже в душноватой слабо освещенной букинистической лавке в Гринидж-Виллидж, с владелицей которой дружила уже много лет. Старая специалистка по книжным раритетам Ханна Розенберг крутила прядь седых волос, выбившуюся из неряшливого пучка на затылке, изучая манускрипт Медины сквозь кривые очки в золотой оправе.

— Так прекрасно сшито… черный сафьян, очень дорогой в ту эпоху. Этот тип золотого тиснения был наимоднейшей новинкой в тюдоровской Англии…

Кейт напомнила

себе, что нельзя затаивать дыхание до бесконечности.

Ханна открыла том и начала пролистывать страницы, иногда задерживаясь, чтобы просмотреть ту или иную на просвет перед слабой лампочкой. Хм-м… Она потянулась за пером из оптического волокна с подсветкой, надела очки с цветными стеклами и продолжала свои исследования.

Зная, что ей потребуется время, Кейт встала и принялась разглядывать старинные фолианты за дверцами шкафов, выстроившихся по стенам лавки.

— Не принесешь мне стакан вина? — попросила Ханна. Ее квартира была прямо под лавкой.

— С удовольствием.

Кейт выскользнула за дверь. Сердце у нее колотилось.

— Хорошие новости, дорогая моя, — сказала Ханна, когда Кейт вернулась с двумя стаканами мерло. — По-моему, твоя теория верна.

— То есть?

— Ну, для начала переплет, бумага и чернила относятся к той эпохе. Это безусловно сборник документов, написанных на разных сортах бумаги, существовавших в шестнадцатом веке, и, видимо, самыми разными людьми. Бумага же — со всех концов Европы. Практически ни единый лист одного какого-то документа не был взят из той же пачки, что листы следующего, а это большая редкость для любой переплетенной рукописи, включая даже сборники личных писем. Титульная страница из плотного флорентийского полотна с водяным знаком, использовавшимся в девяностые годы четырнадцатого века. Следующая — гораздо более дешевая английская тряпичная бумага, причем, я бы сказала, гораздо более старая, возможно, на десятилетия. Третья — венецианский пергамент. И тоже как будто много старше титульной.

Кейт села на табурет напротив Ханны и завороженно наклонилась к ней.

— И листы становятся все более новыми?

Ханна кивнула.

— Грубо говоря, в хронологическом порядке. Чтобы точнее датировать каждую страницу, мне понадобится несколько дней.

— Хм-м, мне надо забрать его с собой, но…

— По-моему, имеет больше смысла сначала расшифровать содержание. Если вдруг тебе досталась подборка указаний, как варить какие супы…

Кейт улыбнулась.

— И то верно.

— Но пока мы можем с достаточной уверенностью заключить, что это не современная подделка. Люди занимаются фальсификациями ради выгоды, и сборник с таким количеством авторов и разных сортов бумаги… подобная подделка оказалась бы неимоверно дорогостоящим и пожирающим время кошмаром.

Ханна залезла в один из карманов своего мятого платья из черного полотна, извлекла пачку никотиновой жвачки и сунула пастилку в рот.

— Впрочем, если бы тебе удалось убедить покупателя, что это подлинный сборник пропавших доносов уолсингемовского архива, — продолжала она, — то оно все равно того бы стоило. Рукописный единственный в своем роде

исторический материал важнейшего значения? М-м-м… выручил бы пару миллиончиков. Но если бы твой клиент интересовался деньгами, он бы отнес этот том в какую-нибудь аукционную фирму или кому-нибудь вроде меня. А не тебе.

Кейт кивнула.

— В деньгах он в любом случае не нуждается. Его интересует причина, почему кому-то сборник понадобился. Кстати, не проверить ли нам, действительно ли первую страницу надписал Фелиппес?

Кейт достала из сумки папку и вынула из нее несколько страниц. В аспирантуре она получила грант на исследование елизаветинского шпионажа в Англии и сделала тогда микрофильмы десятков документов из разных архивов и библиотек, и некоторые были написаны Томасом Фелиппесом. Отдав их Ханне, она спросила:

— Вы можете сравнить почерки?

— А ты уверена, что Фелиппес не диктовал писцу?

— Абсолютно, — сказала Кейт. — Если эти документы действительно то, чем их считаю я, этот сборник был бы самым ценным из его сокровищ, и он бы ревниво его оберегал, никому никогда не показывая.

Ханна разложила четыре листа сверху, снизу, справа и слева от манускрипта, который открыла на титульной странице. Щурясь сквозь лупу, она переходила от одного образчика к другому.

— Абсолютное сходство и, как ты знаешь, секретарский почерк времен Елизаветы подделать почти невозможно.

Оторвавшись от своего занятия, Ханна продолжала:

— Утверждать со стопроцентной уверенностью я не могу — как в этих вопросах не может никто, — но, думаю, это написал Фелиппес. Затем собрал эти зашифрованные… э… что-то там и переплел где-то в Лондоне. Но определить, взяты ли остальные страницы из пропавшего архива Уолсингема? Это твое дело.

Ханна закрыла манускрипт и отдала его Кейт.

Кейт начала укладывать его в оловянный ящичек, но Ханна сказала быстро:

— Погоди! Дай-ка я посмотрю.

Кейт протянула ей манускрипт, и Ханна прищурилась на заднюю крышку переплета. Ее губы медленно раздвинулись в улыбке.

— Похоже, переплетчика оторвали от работы, — сказала Ханна и положила манускрипт между ними задней крышкой вверх. Она направила лампу прямо на него.

— Видишь эти слабые отпечатки? — спросила она, указывая на нижние два угла. — Три на одном уголке, два на другом?

— Угу! Как же я их не заметила? — пробормотала Кейт. Пять крохотных розеточек, будто профили распустившихся роз, были чуть-чуть вдавлены в черную кожу, оставив практически неразличимые отпечатки.

— В ту эпоху искусный переплетчик, художник своего дела, вроде этого, обычно украшал переплет гораздо богаче. По-моему, он намечал сложный узор — по три розетки в каждом углу, вероятно, что-нибудь покрупнее в центре, добавочные узкие полоски, чтобы затем заполнить их позолотой… но это так и не было сделано.

— Потому что Фелиппес торопился его спрятать! — воскликнула Кейт. — Едва обнаружилось, что документы Уолсингема исчезли, Фелиппес занял первое место в списке подозреваемых. Держу пари, он собрал вот эти и тут же их спрятал, зная, что его дом обыщут. Или…