Интеллигент в первом поколении
Шрифт:
«А он забавен, — весело подумала Вера Николаевна, — вот так, наверное, бедные женщины и попадаются на его удочку».
— Мне кажется, вы должны быть и отличным кулинаром?
— Почему «и»?
— Потому что вы отлично ладите с людьми, танцуете, едите и… что там еще, вам лучше знать.
— Большое спасибо, — неожиданно серьезно сказал Красильников, — таких комплиментов мне еще не говорили. Никогда!
Они возвращались в свой зальчик, когда Красильников, вновь переходя на шутливый тон, сказал:
— А вы психолог, Вера Николаевна… Оч-чень опасный человек. Я же, увы, гораздо лучше ориентируюсь
— Ну-ну, — усмехнулась Вера Николаевна, — не умаляйте свои достоинства…
Поздним вечерам возвращалась Вера Николаевна домой. Пожалуй, впервые она была на улице этого города так поздно и одна. Ярко светили уличные фонари, густо и весело шли люди из городского парка, с острова кто-то пускал ракеты, воздух пах растаявшим снегом и дымом картофельной ботвы. На юге, где Вера Николаевна родилась и выросла, она таких запахов не знала и теперь удивлялась тому, сколь различен воздух этой земли и ее родины… Вере Николаевне было немного грустно и жаль быстро промелькнувшего вечера. И еще в ней жило такое ощущение, словно бы она что-то потеряла сегодня. Или должна была получить и — не получила.
Дома ее встретил Палашников. Поцеловав Веру Николаевну и приняв плащ, он заботливо поинтересовался, понравился ей вечер или нет.
— Хороший был вечер, — улыбнулась Вера Николаевна. — Главным образом за счет одного мужчины. Тебе надо было на него посмотреть. Артист! Из салона графини Шерер.
— Рад за тебя, — и в самом деле обрадовался оживлению жены Константин Иванович. — А кто он такой, этот артист?
— Новый заведующий хирургическим отделением. А я, Палашников, голодна. У тебя что-нибудь съедобное есть?
Они вместе попили чаю, и Константин Иванович коротко рассказал о совещании. Вера Николаевна невнимательно слушала мужа, перемыла оставленную в раковине с утра посуду, влажным полотенцем протерла подоконник и холодильник и совершенно неожиданно, перебив Константина Ивановича, спросила:
— А отпуск тебе дадут?
Палашников смутился, начал объяснять, но так ничего толком и не объяснил.
— Прекрасно, — заключила Вера Николаевна и ушла в ванную комнату.
Пока набегала вода, Вера Николаевна неторопливо разделась и подошла к зеркалу. С серьезной внимательностью она долго изучала свое лицо и вдруг с горечью подумала: «Господи, да ведь я старею. А мне-то все кажется, что я еще не начинала жить, что я еще только на пути к настоящей жизни. Что же это такое — настоящая жизнь?»
«Что же это такое — настоящая жизнь? — вновь подумала она, уже лежа в постели. В постели она была одна: Палашников любил работать по ночам. — Что же? Неужели только вот это: работа, дом, муж, посуда, магазин, работа? И так изо дня в день, из года в год, до первых морщин, потом— до седых волос и… Дом, анатомка, дом, кладбище. И это — настоящая жизнь? То, ради чего она появилась на земле, училась ходить, смеяться, любить прекрасное, любить… Значит, все это ради дома, мужа, посуды, магазина, работы? Нет и нет! Ну а где же в таком случае ее настоящая жизнь? Может быть, в детях, которых у нее нет? В детях— возможно. Но ведь не только в них. У детей должна быть своя настоящая жизнь, у родителей — своя. Так где же она?» — Мысли Веры Николаевны хоть и были беспорядочны, но упрямо кружили на одном месте, словно почуяв какую-то, пока еще невидимую, добычу, которую она непременно хотела настичь и получить в виде желанного трофея.
— Палашников! — громко крикнула Вера Николаевна. — Ты можешь оторваться от стола?
— Да, конечно, — Константин Иванович появился в дверях.
— Объясни мне, пожалуйста, что такое настоящая жизнь?
Константин Иванович удивленно вскинул брови, озадаченно погладил подбородок и, явно недооценив вопрос, начал обстоятельно объяснять:
— Это, Верочка…
Нет, не понял Константин Иванович свою жену, как и не понял того, что после таких вопросов следует немедленно бросать самую спешную работу, бежать — лететь, ехать хоть с самого края света, чтобы обнять и успокоить женщину.
У них установилась забавная привычка: за десять минут до приема Красильников — если он был свободен — заходил к Вере Николаевне и в том шутливом тоне, который он усвоил по отношению к ней в ресторане, заводил какой-нибудь пустяковый разговор. Вера Николаевна уже при одном только виде опрятной, подтянутой фигуры Красильникова невольно настораживалась и, как она сама думала о себе, становилась ежиком.
— Ну вот, уважаемая Вера Николаевна, — переступая порог и весело улыбаясь, говорил Красильников, — оказывается, вы в городе знаменитый человек.
— Вы что же, обо мне сведения собираете?
— Как вы плохо обо мне думаете, — вздыхал Красильников и садился на стул для пациентов. — Просто о вас всюду говорят.
— Говорят, очевидно, о моем муже? — уточняла Вера Николаевна.
— Никак мне не хочется верить, что у вас есть муж, да еще такая знаменитость.
— Вадим Сергеевич, у вас не повышенное давление? Давайте проверим?
— Всегда мечтал быть знаменитым, но кто-нибудь опережал меня: космонавт, писатель, модный актер. Теперь вот ваш муж.
— Оставьте в покое моего мужа, — возмущалась Вера Николаевна.
— Извольте, — покорно соглашался Красильников. — Между прочим, Вера Николаевна, я ему совершенно не завидую…
— У меня начинается прием.
— Приняли бы вы меня, по личным вопросам? — Он смеялся.
— А вы женитесь, — советовала Вера Николаевна, — вот и обеспечите себе ежедневный прием по личным вопросам.
— Я подумаю, — соглашался Красильников…
Постепенно разговоры по утрам превратились в привычку, а там — Вера Николаевна и заметить не успела — в необходимость. Если Красильников по каким-то причинам не заходил, она весь день хандрила, бывала раздражительна и суха с больными, объясняя это себе переутомлением и влажным климатом. В такие дни Вера Николаевна почему-то неизменно вспоминала свой родной юг, подруг и знакомых, теплые ночи у моря и само море, таинственно живущее среди земли. Там, на юге, думала Вера Николаевна, совершенно иная жизнь, и поэтому там невозможны такие люди, как Красильников. Только на краю земли можно сохранить этот тип мужчины. Как это ни странно, Вера Николаевна еще ни разу не усомнилась в том, что Красильников пошловатый мужчина. Первое впечатление — сильное впечатление, а оно было именно таким. Но еще удивительнее то, что именно эта воображаемая Верой Николаевной пошловатость Красильникова более всего привлекала ее к нему.