Интернат (Женщина-апельсин - 2)

Васина Нина

– Похоже, подружка, - сказала задумчиво Ева, - что я вроде как доставила тебе большое удовольствие, убив его.

– Нет слов!
– согласилась Леша.
– Нет, серьезно, так меня никто никогда не унижал. Я девочка без комплексов, бывает, капризнусь слегка, но ненадолго, потому что дело это в принципе люблю. Ты это любишь? С мальчиками, с девочками?

– Э.., допустим. Да, люблю!
– определилась Ева.

– Тогда ты меня поймешь. Если женщина этого не любит, она в принципе не понимает в этом деле унижения, для нее все - просто обязанность,

выполняет все или не делает ничего. Если ты любишь, ты должна знать, что бывает такое, вдруг - раз! Барьер. Умрешь, а не сделаешь. Или мальчик не тот, или музыка паршивая, или пахнет дохлым жуком. И тебе уже кажется, что от тебя хотят Бог знает чего, что это унижение и несправедливость.

– Я тебя понимаю.
– Ева сняла шляпу, подвернула под себя ногу и развернулась к Леше, чтобы лучше видеть ее горящее лицо.

– Ну вот, а Слоник, он бабник был, не смотри, что ростом не вышел. Как-то он подцеплял с ходу и напором, напором! Сначала мне было с ним хорошо. А потом, когда стали ближе, он показал, как любит больше всего. Скоти-и-ина, я тебе скажу!

– Что же он мог такое показать девочке без комплексов?

Леша тяжело дышала и кромсала золотой цветок на капроне.

– Он засовывал в меня свою руку, и...
– Она не договорила.

Ева и Леша сидели на сиденьях сзади, перед ними были еще два сиденья, а потом уже место шофера. Шофер вынул огромный платок, снял форменную фуражку и вытер лоб Потом он повернулся назад, на Еву посмотрели умоляюще глаза пожилого турка.

– Не хотеть ли ви остаться на одиночестве?
– спросил он жалобно.

– Пусть выметается!
– сказала Леша Еве.

– Да, мы хотеть.
– Ева вдруг поняла, что воспринимала этого человека как механическую приставку к рулю, а он еще и по-русски говорит!

Раздалось легкое жужжание, и позади шофера появилась толстая матовая перегородка.

Женщины сидели молча. Посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Знаешь, я тоже никак не могу привыкнуть, что здесь почти все знают русский, все наваливаю свой безупречный английский!
– Леша говорила с облегчением, и Ева поняла, что момент откровения упущен.

– Будем говорить?
– спросила она все-таки.

– Да что тут говорить. Он... Он занимался онанизмом во мне. Внутри меня, понимаешь?

– Нет, - озадаченно сказала Ева.

– И слава Богу, - порадовалась за нее Леша.
– Как-нибудь вместе наклюкаемся, я тебе подробно расскажу. А когда я стала отказываться, он начал меня бить. Говорил, что ему только так интересно. Поэтому и не любит с мужчинами.

– Не любит с мужчинами?
– Ева уже ничего не понимала.

– Ну да, у них же только одно отверстие, куда можно залезть. А ему для этого нужно было два и рядом!

– О Господи, давай правда не будем больше об этом говорить. Я поняла, почему его не надо хоронить под его именем.

Отстрельщик еще раз вышел на улицу, задрал голову вверх и несколько раз глубоко вздохнул и длинно выдохнул.

– О чем тогда говорить?
– Леша смотрела в сбегающие по стеклу струйки

воды.
– Страшно, я тебе скажу. Понять бы, чего им всем надо!

– Кому это "всем"?

– Да всем! Турецкой полиции, нашей милиции, адвокату Слоника! Адвокат здесь, кстати. Оказывается, этот мудак всю жизнь хотел, чтобы о нем написали книгу. Сам-то он, конечно, в этом деле ни фига не смыслил, как и полагается бывшему милиционеру, но адвокату признался, что материальчик о своем великом прошлом копил.

– Слоник хотел, чтобы о нем написали роман?
– спросила Ева.

– Ну! Что-то такое случилось, все пишут романы. А он чем хуже? Адвокат со мной говорил, спрашивал, не знаю ли я, где Слоник спрятал свои мемуары.

– А ты?
– Ева не верила своим ушам.

– А что я? Скажу, что знаю и где, не жить мне и дня. Скажу, что не знаю, подрядят искать на всю оставшуюся жизнь. Здесь выход один: хорошо и правильно соврать. Ты вообще зачем хотела со мной говорить?
– вдруг спросила Леша невпопад.

– Я очень испугалась там, в морге. Вдруг это действительно не Слоник. Похож, да, но я видела его в основном на фотографиях, все бывает. Тогда получилось бы, что придушила неизвестно кого - это раз, и снова искать его отдать должок - это два.

– Большой должок?
– спросила Леша.

– Большой, ему не расплатиться. Он пристрелил моего напарника на захвате. Золото, а не мужик был.

– Ну вот и ладушки!
– обрадовалась Леша.
– Вот и образуется все. Бери себе.

– Что?

– Бери себе эти чертовы мемуары. Я несовременная. Это в каком-нибудь кино я бы сейчас тетрадочку добыла, именами в ней поинтересовалась и впала бы в беспросветный шантаж больших и толстых кошельков. Потом бы меня, понятное дело, искали, пытали и убивали.

– То есть ты не хочешь воспользоваться этим?
– Теперь Ева отвернулась к стеклу, наблюдая дождь.

– Да чем тут можно пользоваться? Урвать миллионы и на Канары сгонять? Так я только что оттуда, скукотища, скажу тебе, еще та! Шубу из леопарда купить? Таскаю я эти шубы по подиуму, любители животных меня краской брызгают и матом ругаются. Остров купить, да? В океане. У меня аллергия на темнокожих. Я люблю в квартире замотаться в пуховый платок и книжку про любовь почитать с коробкой дорогих конфет. И чтобы тишина, чтобы телефон еще не провели. Можно еще в горячую ванну на часик и холодные апельсины есть, и чтобы в квартире, кроме мамы, ни души, уроки сделаны и завтра воскресенье...

– Как ты сказала?
– Ева с ужасом уставилась в длинные коричневые глаза.
– Апельсины? В ванной?

– Холодные, часика на три в холодильник, - уточнила Леша.
– Так что, если есть нужда, дарю! Постреляешь еще кого-нибудь, там много интересного. Я не читала, я девочка осторожная, но Слоник старался, тщательно припоминал все имена, иногда позванивал, чтобы уточнить, если кого забыл. Там все его отцы, все, кто его сделал. Я ведь не знала, чем он занимается, пока мы не поругались. Допустим, - объяснила Леша, - ты та, за кого себя