Интернет-издание авторов рунета "Портал" № 2
Шрифт:
– Срань Господня! – прикрикнул на нее глава трибунала. – Ты призналась во всем на следствии, а теперь отказываешься!
Мейн не знала, что отказ от предыдущих показаний – это смертный приговор. Когда ее привезли в Амстердам, ей даже не сказали, в чем ее обвиняют, зато продержали три дня без сна, воды и пищи, а потом пытали и били, били и пытали. Не выдержав пыток, Мейн и впрямь согласилась, что была ведьмой и даже вызывала бурю, приказывая кошкам плясать быстрее, но, придя в себя, ужаснулась…
Теперь Мейн было уже все равно. Одетая
Хворост занялся. К ногам – грязным, окровавленным, распухшим от гангрены – подбежали огненные языки, похожие на рыжие кошачьи хвосты. Они тронули почерневшую кожу, мгновенно взявшуюся волдырями, пламя затрещало, волдыри начали лопаться. Вот и подол вспыхнул, и затрещали свалявшиеся, слипшиеся от крови волосы, спускавшиеся ниже пояса…
Боли Мейн не почувствовала. Ее заплывшие от побоев глаза уже закрылись, и ей казалось, что к ней ластятся рыжие кошки. Трутся о подол рубахи, потом встают на задние лапки, покачивают головами, кружатся, мяукают в такт. Мейн подняла голову и запела «Дири-дири-дом».
И протяжным печальным «мя-а-а-у» ответили ей из всех закоулков кошки Амстердама.
БУКА
Оля остановилась над плитой, держа в руках кастрюлю, и задумалась.
Что же она собиралась сварить-то?
В последнее время у Оли бывали странные провалы в памяти. Она могла ни с того ни с сего вспомнить, как подружки на дне рожденья вопили «Хотим погулять у тебя на свадьбе!» или как бабушка внушала ей: «Муж пришел – ты его сразу накорми, что же, он ждать должен?», а вот был ли он, этот муж, и когда была свадьба – не помнила.
Наверное, когда-то была, раз муж приходил домой.
Куда он уходил и откуда приходил, Оля тоже не всегда могла вспомнить. Вот и сейчас она наморщила лоб, вспоминая, что любит ее муж на обед.
– Обед – это днем или вечером? – спросила Оля сама себя. За спиной послышался негромкий смешок, Оля обернулась, но никого не увидела.
Обычная кухня. Голубой кафель, яркая клеенка на столе, линолеум «под паркет». В углу так и остались капли крови – должно быть, Оля забыла их затереть.
…Он вошел в кухню – не вошел, а ворвался, хлопая грязными подошвами ботинок: на улице шел дождь.
– Что ты стоишь? – раздраженно спросил. – Ты что, еще ничего не готовила?
– Я забыла, – виновато ответила Оля. – Что ты хотел поесть, напомни?
– Я еще должен ждать, что ли? – возмутился он. – Что ты вообще делала весь день, позволь спросить?
Оля сморгнула. Надо было срочно что-то ответить. Что-то… уважительное.
– Я была с детьми, – проговорила она.
– Какими еще детьми? – он замер, рука, занесенная над головой Оли, застыла на полпути.
– С нашими, дорогой, – Оля почувствовала себя увереннее.
– Идиотка, ты надо мной издеваешься? – вспылил он. – Забыла, как в прошлый раз довыеживалась?
Оля действительно забыла и теперь беспомощно смотрела на него, соображая, что же ему ответить. Похоже, ему совсем не нравятся мои провалы в памяти, думала она. Бабушка любила повторять: «Брат любит сестру богатую, а муж – жену здоровую».
– Так я тебе напомню!
– Игорь, – воскликнула Оля, – ну забыла, что ж такого? Я была занята!
– Кто? Какой Игорь? Это что, твой любовник?
Оля упала на пол и закричала…
Когда она пришла в себя, все тело саднило. Рука не слушалась. Оля попыталась ей пошевелить – и зашипела от резкой боли. То, что было слева… это была не ее рука. Какая бывает рука, Оля еще помнила. А это – это было мясо, голое окровавленное мясо, прорванное, будто изжеванное, и из этого мяса торчали осколки кости.
– Что это? – прошептала Оля. – Где моя рука?
– Что ты там бормочешь, дура? Опять грязь развела, – закричал он. Теперь Оля помнила, что его зовут не Игорь, но имя ускользало из памяти. Как же его зовут? Миша? Алеша? Володя? Она отчаянно пыталась вспомнить, почему-то имя было очень важным.
– Убери, и чтобы тут через пять минут было чисто! – закричал он.
Если я вспомню его имя, он перестанет так сердиться и скажет, куда делась моя рука, решила Оля. Вернет ее мне, а то я даже не знаю, что делать с этим ужасом…
Она с трудом поднялась. Спина, колени, голова – все отдалось резкой болью, будто тысячи тупых игл впились в ее тело.
…она лежала на полу, и он топтал ее ногами…
Нет. Ей почудилось. Люди не могут топтать друг друга ногами.
…он был под кроватью, и Оля старалась заснуть, потому что знала: он ее съест. Мама говорила, что только заберет, но Оле-то лучше было знать!..
Так. Это было уже ближе к теме.
Оля старательно елозила тряпкой по полу, вытирая неправдоподобно яркие, уже начинающие подсыхать разводы. Он стоял над ней, угрюмо наблюдая за каждым ее движением, потом резко развернулся и ушел.
Оля вздохнула. Ей было невыносимо больно, подташнивало, запах крови забивал ноздри. Ощущение какой-то неправильности происходящего нахлынуло с особенной остротой.
Кухня. Теперь Оля вспомнила.
Вот что было неправильно!
С трудом поднявшись, согнувшись, она заковыляла в спальню.
– Тебе кто разрешил сюда идти? – окликнул он ее. Оля молча прошла в угол к шкафу. Раньше в этой комнате стояла ее кровать; сейчас в углу между шкафом и стеной зависла, клубясь, густая темнота. Вот в этой темноте он и живет, подумала Оля, когда не уходит на работу. Имя… Имя! Мне нужно его имя, чтобы вызывать его всегда, когда я опять что-то забуду.