Интернет-издание авторов рунета "Портал" № 2
Шрифт:
– Удивительно, – изумился Кейлот. И уже другими глазами взглянул на каменную громаду, высящуюся впереди. Конус чистого хрусталя на ее вершине заметно померк – солнце уже скрылось за высокими скалами, окаймлявшими долину Тана с запада.
Путешественники двинулись вниз по склону, аккуратно переступая по голым камням, пытаясь держаться подальше от бурных селевых потоков, и продолжали беседовать о тех временах, когда землю топтали ноги легендарного героя. Кейлот спросил, в каком из боев обрел свою кончину этот прославленный воин. Ватто ответил, что сказания не сохранили подобной информации, молчали они и о точных координатах места его захоронения.
– Если оно действительно существует, – многозначительно добавил южанин. – Герой мог однажды потерять бдительность, и атакованное чудище просто сожрало его.
– Удручающий финал, – заметил
Глава 12. Демон ночи
Медасфен-Демон-Ночи проживал в Королевстве Низовья более шести сотен лет. Он обосновался в холмистых низовьях реки Альяндин в те далекие времена, когда первые поселенцы только начинали возводить здесь времянки, а отношения между разрозненными селениями носили скорее враждебный, чем объединительный характер. Впрочем, первое второму не мешало, а в какой-то мере даже способствовало, и Медасфен любил наблюдать за копошением этого гигантского муравейника.
Королевство Низовья было его излюбленной игрушкой. Как любопытный, но не в меру воспитанный ребенок любит взять в руки палку, сковырнуть ею стену муравейника, а потом наблюдать беспокойную беготню потревоженных насекомых, так и Медасфен любил вмешаться в дела нарождающегося государства, и порой – довольно ощутимо.
Демон Ночи обладал чарами многообразия и не гнушался постоянно пускать их в дело. Богатая фантазия подсказывала ему все новые и новые образы, а дьявольская сущность являлась превосходным материалом для лепки. В те времена Медасфен был куда более изобретателен, чем когда бы то ни было после. Обращаясь в табун лошадей, он уничтожал посевы. Превращаясь в клубы едкого дыма, накрывал удушливым пологом целые поселки. Он поджигал, затапливал и убивал. И всегда заметал следы таким образом, чтобы подозрения падали на противоположный лагерь. Первая стрела, выпущенная из вражеского стана, топот конницы во тьме ночи, крики, угрозы, проклятия, кровавые надписи на крепостных стенах – все это был Медасфен. Он обожал сталкивать людей лбами, а потом наблюдать за тем, как они пытаются друг друга умертвить. Кровопролитные распри являлись самой желаемой наградой за потраченные усилия.
Жаль, что все проходит… Люди в те времена были гораздо суевернее, чем сейчас, и Демон Ночи без труда мог подчинить их своей воле. Однако Медасфен не собирался доводить дело до подобного бессмысленного конца. Во-первых, служители культа – люди полезные, но совсем безынициативные. А инициативу Медасфен уважал. Во-вторых, люди менее всего склонны обожествлять кого-либо из себе подобных, пусть даже бессмертного, наделенного сверхъестественными способностями. И в-третьих, существовало еще одно препятствие на пути к господству – нежелание Демона Ночи обнажать свою истинную сущность, пусть даже перед армией идолопоклонников.
А ему было, что скрывать…
Медасфен был существом половинчатой природы. Его дьявольские полномочия ограничивались темным временем суток, а днем он ничем не отличался от тех, против кого строил свои подлые козни. И это только подчеркивало вкус иронии, которой была проникнута вся его натура. Если бы кто-нибудь задал Медасфену вопрос, какую часть своего естества он ценит больше всего, а от какой предпочел бы избавиться, то он смело выдвинул бы на первое место демоническую, а человеческую убрал куда подальше. Возможно, избавился бы от нее вовсе. Но к сожалению, а может и к счастью, за многие сотни лет его внутренняя природа ни на йоту не сдвинулась ни в одну, ни в другую сторону. Равновесие между человеком и демоном соблюдалось так же неукоснительно, как соотношение дня и ночи.
Время шло, и то ли Медасфен потерял бдительность и не проявил должного рвения, то ли выгод от сотрудничества между его «подопечными» оказалось больше, чем поводов к войне, но в конечном итоге девятнадцать разрозненных провинций объединились в восемь префектур, а те в свою очередь образовали единое государство – Королевство Низовья. И раздолье Демона Ночи закончилось. Некоторое время Медасфену еще удавалось баламутить Байнфорд, но вскоре избитые трюки демона перестали приносить плоды: люди больше не реагировали на его провокации и все охотнее шли на сближение между собой. Отныне над низовьем реки Альяндин простерлись белые длани мира, и никакие попытки Медасфена порушить его устои не увенчались успехом.
Демон Ночи заскучал. Праздность и лень стали причиной того, что его злокозненность поначалу сменилась желчностью, потом чревоугодием, а затем превратилась в настоящую алчность, пылающий огонь которой не могли укротить ни драгоценности, ни деньги, ни золото. Медасфен по-прежнему потакал своей маленькой слабости стравливать людей между собой, однако теперь предпочитал делать это в гораздо меньших масштабах, чем раньше. Небольшие потасовки, в крайнем случае, массовые побоища – вот то, чем он ограничивался.
Демон Ночи, как и прежде, отмерял свою жизнь ночами, а Медасфен – днями. Ночью он воровал, а если учесть способность к многообразию, то это у него выходило просто блестяще. Утром прятался от стражников, днем в человеческом обличье сбывал краденное, а вечером скрывался от бывших подельников, ожидая момента, когда в силу вступит его демоническое «я», молясь всем богам и демонам, чтобы оно настигло его раньше, чем месть.
И так могло продолжаться до бесконечности, если бы не судьбоносное совпадение, которое привело Медасфена-Демона-Ночи в Дормстад. Он оказался здесь на несколько месяцев позже, чем Лютто и Ватто, но все же достаточно своевременно, чтобы в одной из таверн подслушать разговор двух стражников. Через несколько дней солдатам предстояло отправляться в поход в составе эскорта для одного воина. И в тот вечер они активно обсуждали грядущее событие. Насколько понял Медасфен, путь им предстоял недолгий. Гораздо дольше будет длиться тот, что выпал на долю неизвестному воину, о котором шла речь. К сожалению, стражники не называли его имени. Но это было не суть важно. Медасфен плавал под потолком питейного заведения, обратив свое тело в клубы табачного дыма, чуть более темного, чем тот, что поднимался от множества раскуриваемых трубок, и прислушивался. Заслышав слова об Алмазном Драконе и Хрустальной Горе, он предпочел переместиться поближе к собеседникам. Превратившись в струйку черного дыма, которую источала неисправная керосиновая лампа, стоявшая на столе у стражников, Медасфен узнал много подробностей о предстоящем путешествии Кейлота.
«Хрустальная Пещера? Да в ней должно быть полно всяких драгоценностей! – если бы алчность умела разговаривать, то Медасфен услышал бы в тот момент именно такие слова. – Там, где драконы, всегда найдутся и сокровища. Ну а если нет, то алмазная чешуя этого ящера уже сама по себе сойдет за достойный трофей!».
Так Медасфен отважился на первое за последние шестьсот лет путешествие. Однако он сильно недооценил трудность предстоящего пути. Открыто преследовать путешественников при свете дня Медасфен не мог. А потому шел в отдалении, соблюдая достаточную дистанцию, чтобы скрыть от участников экспедиции сам факт своего существования. Зато по ночам он с легкостью наверстывал упущенное. Обратившись в туман или черную тень, он подбирался к путникам настолько близко, что Кейлот побледнел бы от одной мысли о расстоянии, отделявшем его от потенциального противника. В одной из таких вылазок Демон Ночи обнаружил, что у смуглых ребят, сопровождающих воина, уже сейчас есть, чем поживиться. Медасфен положил глаз на серебряный топорик Ватто, едва завидев его в руках последнего. Улучив подходящий момент, Демон Ночи пробрался в лагерь путников. Время он подгадал блестяще – единственного охранника сморил сон, и вся троица представляла собой более чем удобную мишень. Медасфен без труда мог умертвить их одного за другим, как кроликов, которым пришла пора отправляться в суп. Но не стал этого делать. И отнюдь не из великодушия.
«Если ты укокошишь сейчас всех троих ради одной серебряной безделушки, то кто же тогда одолеет Алмазного Дракона? – вопросила алчность. В такие моменты Медасфен готов был поклясться, что слышит ее укоризненный скрипучий голосок. – Впрочем, нет… Одолеет – это слишком сильное слово, даже для такого искушенного воина, как этот. Отвлечет – вот более подходящее. Кто же тогда отвлечет Алмазного Дракона, пока ты будешь разбираться с его сокровищами?».
Демон Ночи с готовностью согласился и умерил свой пыл. Он проник в лагерь путников в образе вихря кружащейся листвы. Потом принял истинную демоническую форму и подобрался к спящему Ватто. Однако внезапное тревожное чувство, пронзившее Демона Ночи, как удар молнии, заставило его тут же отпрянуть назад. В чем дело? Он внимательно посмотрел на южанина. Поникшая голова, расслабленное лицо, размеренное дыхание – как будто здесь не было никакого подвоха, и смуглый человек действительно спал, а не притворялся спящим. Но почему нервы оказались натянутыми до предела, а внутреннее чутье требовало держаться настороже?