Интернет-романс

«Московская осень, московская осень. Темнеет так рано. Темно уже в восемь», — самозабвенно выводил небритый гитарист в переходе. Да, осень в этом году удалась: сумрачно, слякотно, тоскливо — «дождь на Тверской-Ямской, в Филях и на Щелковской, дождь завладел Москвой, словно Наполеон…». А может, оттого так мокро и холодно, что в этот дождливый октябрь я попала прямиком с жаркого египетского пляжа. Ирина из бухгалтерии долго объясняла мне, что никакое это не преступление перед семьей — потратиться на себя и раз в жизни провести отпуск по-человечески. Не знаю почему, но мне всегда стыдно тратить на себя те суммы, что могли быть потрачены на дочь. Понятно, что есть необходимые расходы, но без Египта я вполне могла бы прожить. Ведь прожила как-то предыдущие тридцать семь лет. Но Ирина сумела мне доказать, что именно «как-то» прожила, а по-настоящему жить я даже и не пробовала, а начинать новую хорошую жизнь лучше всего именно с отдыха в Египте — и мы с ней полетели.

Скажу сразу: мне в Египте понравилось. Хотя Ирина, как могла, старалась мое пребывание на отдыхе омрачить печальной историей о своей жизни. Она почему-то решила, что раз я еду с ней, значит, должна целыми днями, да и ночами тоже, находиться рядом, выслушивая её бесконечные рассуждения про козла-захребетника Хлебодарова и суку Олю. Этими рассказами она меня допекла ещё на работе. Во время наших бесед в курилке Ирина бессчетное количество раз пересказала эту, по сути, опереточную, историю. Услышав впервые, я Ирине посочувствовала, хотя ничего, на мой взгляд, страшного не узнала. Во второй раз выслушала Иринино бормотание подчеркнуто равнодушно. Ну, а в третий раз резко оборвала, и в четвертый, и в пятый… Но на Ирину это не производило никакого впечатления, она с маниакальным упорством продолжала загонять мне в уши очередную, впрочем, не сильно отличавшуюся от предыдущих версию произошедшего. А произошло следующее: Хлебодаров, он же Вова, он же козел-придурок-бездельник, он же Иринин муж, познакомился и завел роман «В контакте». Я не могла въехать, как можно ревновать к монитору, но Ирина утверждала, что ещё как можно:

— Ты просто всего этого не читала, а я своими глазами видела: «всё время думаю о Вас», «когда же увижу Ваш загар?»

Каждый день история коварства преподносилась в новой интерпретации: то обезумевший от безделья Хлебодаров, всю жизнь просидевший на Ириной шее, решил ещё омрачить жизнь и белокурой красавице Оле Гагошвили, то развратница Гагошвили за спиной у сытно её кормящего грузинского мужа нашла в Интернете невинную жертву — придурка Вову. Ещё вариаций на тему было множество, но красной нитью проходило отсутствие права на личную жизнь «этих двух»:

— Да если б меня муж кормил, одевал да ещё два раза в год отдыхать отправлял, как эту Олю! Такому мужу надо ноги мыть и эту воду пить. А эта сука ещё моему придурку жалуется, что ей муж все нервы истрепал. Ей бы наш коммерческий нервы потрепал разок — я бы на неё посмотрела! Поработала — поняла бы, что к чему, а то сидит дома и ноет, что никто её не понимает, такую воздушную. Я, когда читала, думала: брежу. Уж кому-кому приключений искать, но не ей.

— Ира, а зачем ты это читала?

— Маш, я понимаю, что чужие письма читать нельзя. Но само открылось. Этот козел по пьяни ей сообщение написал, а сайт закрыть уже сил не было. Я случайно и наткнулась. Ты представляешь, я, как савраска, с работы на работу, Максимка на мне, дом на мне, а этому романтики захотелось. Уроки бы с сыном сделал или зад свой поднял — картошки принес, я уж не говорю: денег. Этого мы сроду не приносили. Зачем? У нас в семье для этого Ира есть. И эта сволочь ещё мне рога наставить решил!

— Да никто тебе ничего не наставлял! Что ты выдумываешь. Это же Интернет. Понимаешь: Ин-тер-нет! Игра, забава. Вся это переписка к реальности никакого отношения не имеет. Ну, пофантазировал твой Володька, как детстве. Не более того. Дай мужику порезвиться.

— Вот если бы твой так резвился, я бы на тебя посмотрела, — в голосе Ирины проснулось негодование.

— Мой ещё и не так резвился.

И дальше до бесконечности шёл Ирин рассказ о подлом предателе-лодыре и коварной лентяйке, нагло покусившейся на чужую семью.

Я полагала, что в Египте эта сказка про белого бычка закончится. Но, увы, новой темы для разговоров Ирина не нашла и с мазохистским сладострастием продолжала обжевывать свою обиду. Видимо, я оказалась чёрствым человеком, поскольку мне хотелось купаться, смеяться, играть в волейбол, а не сидеть рядом с Ириной, осуждая коварных изменщиков. Стоило мне на третий день отдыха заявить, что я не хочу идти в номер, а предпочитаю некоторое время посидеть на лавочке, как меня занесли в список плохих друзей. А когда за мной неоднозначно стал ухаживать импозантный Анатолий из соседнего номера, то со мной перестали разговаривать вообще. Я была жестко поставлена перед выбором: или развлекаться с кем хочу, или быть настоящей подругой, что означало, ежечасно слушать очередную порцию жалоб — совсем как девочка из старинного фильма (что ты хочешь: поехать на дачу или чтобы тебе оторвали голову?). Из Египта мы с Ириной возвращались почти врагами. Ирина смотрела на меня усталыми глазами матери двоечника: я не оправдала ожиданий. А я куртуазно потупляла взор: мне было неловко от собственного равнодушия и сладко от двух недель, проведенных под солнечными лучами в обществе обаятельного мужчины.

Так я брела по осенним лужам, в одной руке держа раскрытый зонт, в другой — два огромных пакета (когда покупала продукты, про зонт не подумала), лаковый ремешок сумки постоянно съезжал с плеча… Итак, что имеем в остатке после отдыха? Во-первых, насморк и кашель из-за разницы температур, конфликт с подругой на работе — это во-вторых, и, наконец, неприятное чувство брошенности, хотя Анатолий особенно и не обещал звонить или писать. Мой телефон у него есть, хотя, может быть, уже и нет — стёр за ненадобностью. Женатый серьезный человек развлекся курортным романом, а я, как девочка, жду, может, вспомнит. Ужас, как унизительно! Вообще-то я в таких ситуациях прежде не оказывалась, наверное, поэтому и не знаю, как следует себя вести. Понимаю, что надо относиться к подобным вещам иначе — это было забавное приключение на фоне моря, никто никому ничего не должен. Но не получается так думать. Надеюсь, пока не получается, но буду работать над собой — облегчать характер. А то Дашка, моя дочь, про меня говорит, что даже из позитивного источника я умудряюсь черпать негатив. Дашка у меня очень любит красивые выражения, откуда эта наследственность?

И вот, когда я уныло бреду под дождем через свой двор, вспоминая так бездарно закончившийся курортный роман, мимо меня проезжает, потом дает задний ход и, поравнявшись со мной, тормозит роскошный автомобиль. Я в марках машин не разбираюсь, но, что это явно очень дорогая машина, даже я поняла. Стекло на передней дверце медленно опускается, и глубокий, почти театральный бархатный баритон произносит:

— Воробьева, это ты, что ли, ползешь?

— Не спеша возвращаюсь с работы, — с достоинством поправляю я. Вообще-то я давно уже Панкратова, Воробьева моя девичья фамилия.

— Давай сумки до подъезда дотяну, работница.

Из машины выходит потрясающе красивый мужчина. Бежевая замшевая курка, светлые брюки — и это в такую погоду!

— Тебя, Князев, сразу и не узнаешь.

— А вот тебя, Воробьева, я даже со спины не перепутал.

Приятно, конечно, что мечта всех девчонок, секс-символ (знай мы тогда это слово) трех параллельных классов Мишка Князев узнал меня в усталой тётке с сумками. Хотя и двадцать лет назад я не была девочкой, о которой мог бы Князев мечтать. Я очень средняя. Фигура у меня неплохая, можно сказать хорошая, но будь я чуть-чуть худее — была бы по-модельному изнеможенной, чуть полнее — называлась бы пикантной, а так я стандартная. И волосы — не блондинка, не брюнетка, а обыкновенный средне-русый цвет, регулярно перекрашиваемый в пшеничный, но почему-то с моментально предательски темнеющими корнями. Даже имя какое-то заурядное, вот если бы назвали родители как-нибудь пооригинальнее — Ладой, или Лорой, или, например, Ингой, как мою начальницу, то, может, и жизнь заиграла бы совсем иными яркими красками… Всё это я про себя рассказываю, а в этом месте нужно рассказывать про Князева, про то, как он, припарковав дорогущую машину, донес мои пакеты и даже не напросился, а просто остался ужинать. Дашка моя сидела за столом онемевшая от восторга и гулять с Чарликом пошла, лишь когда Настя, её подруга по собачьему выгулу, пришла со своим шпицем под нашу дверь. Да и как было уйти! Князев шутил, рассказывал позабытые подробности школьной жизни, изображал в лицах свои встречи с интересными людьми, но когда хлопнула дверь за Дашкой, этот театр одного актёра вдруг резко опустил занавес, Князев посмотрел на меня каким-то устало-равнодушным взглядом и проинформировал: