Интервью с магом
Шрифт:
Гостей было немного, однако приглашенные относились к узкому кругу, имевшему доступ в святая святых – в особняк Сальвадора. Я отметила, что художник разительно переменился: он весь так и лучился, и мне даже показалось, что состояние его здоровья заметно улучшилось.
Среди приглашенных был и Марк, что оказалось лучшим для меня подарком. Я увидела его разговаривающим со Светланой, сопровождавшей Машу. Девочка походила на юную принцессу в воздушном розовом платье, на ее шее и в волосах сверкали камни, и я не сомневалась, что это настоящие
– Теть Кать! – крикнула на весь зал Маша, завидев меня.
Она бросилась ко мне, как к родной, и я даже слегка испугалась столь бурного проявления чувств. Марк, как я поняла, тоже был чрезвычайно рад видеть меня.
– Как же хорошо, что вы пришли! – прижимаясь ко мне, воскликнула девочка. – Это все папа организовал для меня. Вернее, для Феликса. Беднягу сегодня похоронят...
Я разузнала у Светланы (вот кто-кто, а ясновидящая ничуть не переменилась, даже одеяние на ней было стандартное, повседневное) последние новости. Оказывается, сопоставление генетического материала подтвердило, что останки, найденные под дубом недалеко от воинской части, именно Феликса: ошибка исключалась.
Художник всем представлял Машу. До меня долетели его слова – он то вел речь о свой новообретенной дочери, то вдруг сбивался и заявлял, что это его блудный сын Феликс. Я заметила уныние на лице Маши. Что же получается – Сальвадор Аскольдов взял ее к себе только потому, что в Маше живет душа Феликса, и он считает, что обрел своего сына, хотя бы и в совершенно ином обличии?
Потягивая французское шампанское, я поделилась своими мыслями с Марком. Иллюзионист, посмотрев по сторонам, тихо ответил:
– Катенька, ты тысячу раз права! Сальвадор видит в Маше не десятилетнюю сироту, которая так хочет обрести настоящую семью, а, как ни прискорбно, своего погибшего сына. Он ведь уверовал в то, что в теле Маши обитает душа Феликса, и, боюсь, именно этим и объясняется его маниакальная привязанность к девочке.
И как долго будет продолжаться сия комедия? Ведь рано или поздно Аскольдов увидит, что девочка Маша – отнюдь не его сын Феликс. И даже если предположить, что в ней живет душа несчастного подростка... Она ведь совершенно иная личность!
Аскольдов, разъезжавший по залу для приемов и саду в инвалидном кресле, то и дело подзывал к себе Машу и представлял прибывшим гостям. До меня снова донеслись обрывки разговоров – художник несколько раз назвал девочку Феликсом. Маша, как я видела, была готова разреветься.
Улучив момент, я вместе со Светланой подошла к Маше, и мы попытались утешить ее.
– Почему все так? – спросила девочка, в больших глазах которой застыли слезы. – Я ведь так надеялась найти семью! И Сальвадор велел тотчас называть его папой. Но ведь он уверен, что я – его сын. Только я не его сын! Я не Феликс! Я – Маша!
Внезапно рядом с нами возник знакомый и столь неприятный мне тип – яппи Илья Плотников. Поздороваться со мной он даже не соизволил, сделал вид, что мы незнакомы. Бывший чекист произнес, обращаясь к Маше:
– Тебя хочет видеть твой отец...
Маша, опустив украшенную цветами и бриллиантами головку, последовала за «шестеркой» Аскольдова. Я вздохнула:
– Боюсь, что здесь, на Рублевке, в семье миллионера, Маше намного хуже, чем в детском доме в провинциальном Ленинске!
– Я тоже так считаю, – заметил подошедший Марк и нежно взял меня под локоть.
О, какое же незабываемое чувство пробрало меня! Все заботы и проблемы тотчас отступили на второй план, и я вдруг поняла, что влюблена в иллюзиониста. Только этого не хватало! Но почему, собственно, и нет? Внезапно мне представилась семейная идиллия – Марк, я и наш ребенок... Только в виде ребенка отчего-то выступала Маша.
Раздалась негромкая, минорная музыка – играл специально приглашенный струнный секстет с мировым именем. Гости затихли, образовав полукруг. Аскольдов выехал на середину зала и произнес прочувственную речь, смысл которой сводился к тому, что он снова обрел своего горячо любимого сына. Я заметила нескольких фотографов и журналистов – те были специально приглашены Аскольдовым для правильного освещения в прессе «чуда воскрешения блудного сына».
Затем коренастый секретарь преподнес своему хозяину на золоченом подносе небольшую пузатую вазу, оказавшуюся, как позднее выяснилось, урной с прахом. Останки Феликса были кремированы, и теперь предстояло предать их земле. Но у художника была иная идея – он пожелал развеять их по воздуху!
Вертолет, рубя воздух лопастями, уже ждал на площадке. Меня и Светлану пригласили проследовать в его салон – нам была оказана великая честь, и мы могли участвовать в церемонии погребения, вернее, разбрасывания над головами жителей столицы праха Феликса.
Марк остался на земле, зато в вертолете нашлось местечко для сервильного нахала Плотникова. Он обращался со своим боссом, Сальвадором Аскольдовым, с чрезвычайным почтением.
Вертолет поднялся в воздух, мы оказались над подмосковным леском. Солнце уже начинало садиться. Аскольдов протянул урну с прахом Маше и сказал:
– Ты, мой дорогой Феликс, единственный человек в мире, который может присутствовать на своих похоронах и развеять собственный прах по воздуху!
– Я не Феликс, я Маша! – возразила с неожиданной злостью девочка.
Я могла понять ее – даже если в ней и живет душа Феликса, это не значит, что она сама – Феликс! Но Сальвадор этого, казалось, не осознавал. Вернее, не хотел осознать.
Плотников распахнул дверцу, в лицо мне ударил холодный поток. Неужели Аскольдов хочет, чтобы именно Маша пустила пепел по ветру? Вот уж идиотическая идея!
Машу страховал Плотников, но все равно мне было не по себе. Аскольдов, подбадривая Машу, произнес:
– Ну давай же, Феликс! Давай же, сынок! Ты ведь так хорошо играл в американский футбол, у тебя был отличный бросок...