Интервью
Шрифт:
– Да, был.
– А потом?
– Потом со шпаной связался.
– В каком смысле?
– После войны хулиганья было много. Да и район у нас такой.
– То есть вы хотите сказать, что участвовали в борьбе с нарушителями общественного порядка?
– Нет, я у них на атасе стоял.
– Вот как... И чем же вы занимались вместе с этой, как вы говорите, шпаной?
– Курили, дрались, яблоки воровали со склада...
– Но потом вы преодолели дурные влияния?
– Вроде бы преодолел.
–
– Опротивело все это... То есть я вдруг представил себя на месте тех, кого мы били, над кем издевались...
– Вам это свойственно?
– Что именно?
– Переживать за других.
– Не знаю. Сколько можно было дурака валять...
– Мы беседуем уже сорок минут, а я все не могу нащупать, как бы получше выразиться, стержень вашего характера, формулу поведения, что ли... Для хорошего очерка нужен толчок.
– Это уж ваша забота.
– Ну, а как вы относитесь к спорту?
– Ничего отношусь.
– Сами занимались спортом?
– Да, боксом. Выступал в полутяже.
– По какому разряду?
– Я был кандидатом в мастера.
– Почему же не стали мастером?
– У меня были повреждены лицевые связки.
– И это заставило вас бросить бокс?
– Понемногу я работал до последнего времени, а зимой буду тренировать заводскую команду... Кофе не хотите больше? Тогда я убираю все это.
– Среди обывателей бытует мнение, что бокс - это варварская забава, нечто вроде испанской корриды. Что вы на это скажете?
– Так оно и есть. Или примерно так. Видно, я тоже обыватель.
– Вы считаете бокс грубым видом спорта?
– Да уж куда грубей.
– А как же эстетическая сторона бокса, торжество интеллекта и воли над грубой силой? Зрители предпочитают...
– У меня бывали такие минуты, когда хотелось вытаскивать зрителей одного за другим на ринг и нокаутировать по очереди.
– Значит, вы разделяете мнение тех мам и пап, которые вообще запретили бы этот вид спорта, будь их воля?
– Этого я не говорил. Если они хотят, чтобы вечером нельзя было выйти на улицу, чтобы хулиганы приставали к девушкам, а хилые кавалеры в страхе ретировались,- пускай запретят бокс.
– То, что вы говорите, противоречиво. Какие же цели вы преследовали, надевая перчатки?
– Я хотел, чтобы меня научили драться по-настоящему.
– Вы любите драться?
– Это моя страсть.
– Нет, я серьезно спрашиваю.
– Если ко мне, или к моей жене, или к кому угодно привязался пьяный дурак, то что я должен делать? Звать милицию, спасаться бегством, проводить на месте идейно-воспитательную работу? В газетах пишут, что все блатные трусы. Да ничего подобного. Сказка для хилых мальчиков в очках. Вот и надо быть уверенным, что можешь послать пьяного хама на пол с любой позиции.
–
– Вот я и говорю. А мы-то, мужики, на что?
– То есть вы занимались боксом для того, чтобы овладеть навыками?
– В общем, да.
– И не жалеете о том, что бросили ринг?
– Я же сказал, что зимой начну тренировать ребят.
– Да, но вы уже не станете чемпионом.
– Я к этому не стремился. Мне не очень-то нравится бокс. На ринге ты иногда ненавидишь того, с кем работаешь, и зрителей тоже, и судью. А я не хочу никого ненавидеть без причины.
– Кстати, о ненависти... Если человека знаешь достаточно хорошо, то уже нельзя его презирать или ненавидеть. Ты видишь все мотивы, обнаруживаешь смягчающее обстоятельства, многому находишь оправдание...
– Не сказал бы. Я одного человека знал лет десять. Дружили, можно сказать. А теперь не здороваемся.
– Не тот ли тип имеется в виду, который заходил... Махаев?
– Допустим.
– Что же произошло?
– Он вынес с завода сопротивления... в общем, украл.
– Это такие разноцветные микроскопические штучки?
– Вот именно. У радиолюбителей - дефицит.
– Весь шум из-за этого?
– Он их украл, а кто украл - тот вор.
– Целое собрание будет ему посвящено?
– Нет, главным пунктом, если не ошибаюсь, какой-то новый почин, но и о деле должен пойти разговор.
– Вы скептически относитесь к починам?
– По сути, я - за. А суть одна - работать экономно, производительно, ритмично, осваивать площади, технику... Ну, если дело идет хорошо, лозунг всегда можно найти. Газетчики на это мастера.
– Камешек в мой огород?..
– Иной раз читаешь ваши передовицы, и кажется, что ты уже в раю. А когда из кабинета директора пятиметровый ковер свистнули, так об этом напечатано было две строчки мелким шрифтом, в левом нижнем углу.
– В чем-то вы, может быть, и правы, только ужасно все преувеличиваете.
– Во-во, все так говорят...
– К тому же мы снова отвлеклись. Я бы хотел задать вам несколько вопросов, но боюсь, вы...
– Я же сказал, нет такого вопроса, на который...
– Вот и отлично. Меня интересует, что же все-таки произошло у вас с женой?
– А вы человек упорный.
– Назойливый, вы хотите сказать? Вырабатываю о себе профессиональные качества.
– Что произошло? Мы разные люди. Но и это не главное. В принципе все люди друг на друга непохожи.
– Ваша жена из рабочей среды?
– Ее родители - артисты Крымской филармонии. Там-то мы и познакомились.
– В филармонии?
– Нет, на пляже. Я жил на сборах в Крыму, а Катя собиралась поступать в местное педучилище.