Интим не предлагать
Шрифт:
Миновав гаражи, мы вошли в соседний двор. Пес насторожился.
— Для начала проведем разведку, — сочла необходимым пояснить я, чтобы он понапрасну не ломал себе голову. — А уж после этого отправимся к Упырю.
Не успели мы сделать и десяти шагов, как в кустах акации по соседству что-то затрещало и на узкую тропинку выскочил мальчишка лет восьми и, едва не сбив Кузю (тот успел вовремя отпрыгнуть), опрометью бросился через двор и скрылся за углом двухэтажки, где располагался магазин. Только-только мы начали приходить в себя, как в кустах вновь раздался треск, затем послышался странный шлепок, кто-то охнул и громко сказал:
— Холера…
Кузя выразил недоумение легким шевелением
— Петрович, — позвала я. — От тебя Чугунок улепетнул?
Участковый выпрямился, посмотрел на меня и бодро гаркнул:
— Здорово, Дарья.
— Здорово, — кивнула я, подходя ближе. Мы устроились на песочнице, а Кузя остался возле акации, бдительно поглядывая по сторонам.
— Куда направились? — спросил Петрович, потирая колено.
— Дело есть. Ты упал, что ли?
— Ну… За гаражами детвора костер разложила, в такую-то жарищу. Пришлось внушить. Пока огонь заливали, какой-то чертенок из кармана сигареты свистнул. Что ты будешь делать… одно слово: сорванцы. И как горох в разные стороны. Побежал за Чугунком, да где там… в коленке что-то щелкнуло. Не знаешь, чего это?
— Надоел ты мне со своей коленкой, — отмахнулась я. — Раз сто тебе предлагала: иди в наш реабилитационный центр. Врачи лучшие в городе и прямо напротив твоего дома, а тебе для своего здоровья лишний шаг лень сделать.
— Не ворчи, Дарья, пойду лечиться, вот ей-богу. В понедельник.
— Закормил понедельниками…
— Честно пойду… А чего у вас за дело с Кузей?
— Упыря ищем. Не видел?
— Зачем тебе Упырь? — искренне удивился участковый.
— Племяннику моему, Сеньке, наставил синяков. Боюсь, этим дело не кончится. Упырь у него фотографию отобрал, девчонка подарила, Сенька, само собой, в драку, ну и получил.
— А фотография?
— Фотография у Сереги. Добром не отдаст. А Сенька парень упертый…
— Есть в кого, — хмыкнул Петрович, затем протяжно вздохнул и поскреб в затылке. — Фотографию не отдаст. Скажет, потерял или выбросил. А Сеньку дразнить будет, на это он мастер… Надо что-то с Упырем делать. Замучил всех. Григорьев из сорок восьмой жаловался: колпаки свистнули. Ясно, что Упырь с дружками, так ведь не поймали.
— Упырь осторожный, — со злостью заметила я.
— Ну… твоими молитвами. Говорил я тебе тогда: пустое дело его от колонии спасать. Нутро у него гнилое, а ты: ребенок, ребенок… Вот теперь не ребенок, и самое ему в колонии место, а ведь не докажешь. Законы лучше меня знает, я ему слово, он мне пять.
— У него условный срок когда кончается?
— Месяц остался. А чего?
— Ничего, размышляю. А ты почему не при параде? — додумалась спросить я, глядя на видавший виды спортивный костюм участкового.
— Так какой теперь парад? Третий день на пенсии. В субботу проводили.
— Ты на пенсии? — не поверила я.
— Конечно, — обиделся Петрович. — Все сроки вышли. Пора и молодым дорогу дать. А я уж на общественных началах…
— Кто ж у нас теперь участковый?
— Андрюшка Коломейцев, Марьи Петровны внук, из сто седьмого дома. Вот, пришел на смену… Правда, временно. Парень он неплохой, а что до молодости, так молодость не порок. Жизнь, она всему научит.
— Надо бы мне с ним встретиться, — заметила я.
— Ну, какой разговор. — Петрович посмотрел на часы. — Давай часа в три встретимся в моем кабинете… в его то есть. Потолкуем. С Упырем надо что-то решать. Зарвался парень.
— В три? — Я тоже взглянула на часы.
— Придешь?
— Приду.
Я поднялась и, кивнув Кузе, зашагала к кустам. Андрея Коломейцева я помнила упитанным, веснушчатым мальчишкой, который вечно ныл и не давал покататься на своем велосипеде. А вот теперь он, оказывается, наш участковый. Впрочем, я тоже довольно давно не играю в «классики», и если я за это время успела закончить институт, то и Андрюхе ничто не мешало сделать то же самое. Выбравшись из кустов, я огляделась и, сунув в рот два пальца, по-разбойничьи свистнула. Надо сказать, свистеть я умею мастерски, вызывая тем самым зависть у мужского населения района младше пятнадцати лет. Но и без того я человек в нашем районе довольно известный. Семь лет назад обо мне часто писали газеты, и не только областные. Я занималась художественной гимнастикой и кое-чего в этом виде спорта достигла. Правда, олимпийского «золота» так и не увидела. В девятнадцать лет, возвращаясь с дачи, я попала в аварию, и с большим спортом пришлось проститься. Поначалу это было нелегко, но раскисать я себе не давала, окончила институт и начала работать тренером в своей спортивной школе. Год назад, когда наш директор по состоянию здоровья ушел на пенсию, я совершенно неожиданно для себя оказалась на его месте единогласным решением коллектива, которое, что еще более неожиданно, охотно поддержало начальство. Забот на меня свалилось столько, что горевать об олимпийском «золоте» просто времени не было. И теперь, размышляя о своей жизни, я могла с убежденностью сказать: что бог ни делает, все к лучшему. Свистнув, я еще раз огляделась и вскоре заметила, как дрогнули ветви кустов напротив. Кузя тоже заметил, хотел тявкнуть, но, посмотрев на меня, флегматично отвернулся.
— Чугунок, — позвала я не слишком громко. — Вылазь.
Ветки раздвинулись, появилась невероятно чумазая физиономия, затем очам моим предстал Чугунок в полный рост, в драных шортах, ядовито-красной майке и спросил опасливо:
— Петрович где?
— Ушел. Кто сигареты украл? Воровать дело опасное. Могут по рукам дать, а курить вредно. Вроде бы мы с тобой беседовали на эту тему?
— Ага, — кисло ответил Чугунок. — Сигареты Валька спер, а я третий день не курю. В завязках. Я слово держу, ты ж знаешь.
— Знаю. Только чего ж Петрович за тобой припустился? Еще и ногу подвернул.
— Петрович ко мне придирается. Я тебе еще в тот раз говорил: чуть что, сразу Чугунок.
— Классно заливаешь, я сейчас прямо заплачу. — Он наконец приблизился, протянул мне ладонь, торопливо вытерев ее о штаны, и сказал:
— Здорово, Дарья.
— Здорово. Отойдем-ка в сторонку для разговора…
— Воспитывать будешь? — кисло поинтересовался он.
— У тебя мать есть.
— Теперь еще и папаша объявился. Ванька Косой, что у гастронома побирается, к мамке моей прибился, а вчера, не поверишь, говорит мне: Васятка, ты, говорит, Васятка, меня отцом зови. Отцом… вот умора. На хрена, скажи, мне такой папаша? Мне и мамки за глаза хватает.
— Мамка самогонкой торгует?
— Само собой.
— У нас участковый новый, предупреди мать, пусть поаккуратней.
— А наш Петрович?
— На пенсии.
— Дела. — Чугунок погладил Кузю и со вздохом заметил:
— Новая метла по новому метет. Поговоришь с ним?
— Поговорю.
— Ага… Мы ведь без этой самогонки с голоду подохнем.
— Знаю, — кивнула я. Мы немного помолчали, мысли у обоих были невеселые.
— Как у Сеньки глаз? — спросил Чугунок, которого по-настоящему звали Васькой.