Интриги дядюшки Йивентрия
Шрифт:
Забор не мог изобразить ничего интересного из своей выветрившейся кладки, поэтому молодой человек осматривал окрестные луга. Единственное разнообразие в их облик вносили торчавшие местами бугорки. Некоторое время Йозефик гадал об их возможном происхождении, но так ничего и не придумал. Решил проверить лично.
Оказалось, что он неправильно определил расстояние до бугорков, пройти пришлось значительно больше, чем он рассчитывал. По мере приближения очертания становились все четче и волосы на голове становились дыбом все в более массовом порядке. То, что издали казалось бурой кочкой, вблизи оказалось покрытым ковром из плюща, изъеденным ржавчиной остовом автомобиля.
– О боги! Этот безумец погубил даже ни в чем не повинную обезьянку! – крикнул Йозефик в праведном гневе, ведь его тоже чуть не приняли в клуб скелетов на заднем сиденье, судя по количеству бугорков в окрестностях, довольно многочисленному. Это было чистого вида плевком в лицо последнего вир Тонхлейна. Такого он простить не мог.
Пока Йозефик шел обратно к забору, в душе его бурлили очень нехорошие чувства. Раньше он не только не дал бы им разгореться с такой силой, но даже появиться на горизонте не позволил, теперь же все было по-другому. Недавний инцидент серьезно перетряхнул его представления о жизни.
Поверх клокочущего огненного моря ненависти к Мону, к его проклятущей лысой башке, к его тухлой мозоли на пальце, к его клопиному брюху и бледной заднице парило прохладное чистое небо сознания. Оно, будто мурлыкая себе под нос, спокойно и методично перебирало все самые жестокие виды пыток и их наиболее удачные комбинации для как можно более мучительной и продолжительной казни барона Монтуби Палвио Толжеса вир Байнхайна. На помощь приходили врезавшиеся в память картинки из учебника биологии, но больше, конечно, помог учебник истории. Его красочная сухая жестокость подходила сейчас более всего.
Обнаружение в заборе тяжелых железных ворот прервало размышления Йозефика о прекрасном. Ворота были изъедены ржавчиной, почти сросшиеся петли недвусмысленно характеризовали нерегулярность их использования. На грязно-рыжей поверхности выделялась подернутая патиной и птичьим пометом табличка. Пришлось протереть ее носовым платком, что привело его в антисанитарное состояние. Надпись на табличке привела Йозефика в замешательство:
Луприанский психиатрический хоспис строгого режима № 29
Йозефик дважды прочитал надпись, водя пальцем вслед за изящными буквами.
– Вполне ожидаемо, что уж тут.
Он постучал в ворота, но те были столь стары и тяжелы, что не соизволили отозваться сколько-либо громким звуком. Виртуозное применение подвернувшегося под руку булыжника все же выдавило из несговорчивых створок гулкий звон и облако сизой пыли. Йозефик не рассчитывал на скорый эффект, поэтому занес руку с булыжником для второго удара, но створки неожиданно легко распахнулись, и перед ним предстал дряхлый старик в докторском халате поверх старомодного костюма. Его лицо было обезображено аккуратной бородкой фасона «лопата» и очками в золотой оправе со столь толстыми линзами, что они напоминали стеклянные шарики.
– Добрый день, добрый день. Это Луприанский двадцать девятый? – выбрасывая булыжник за спину, осведомился Йозефик и постарался изобразить на лице выражение деловой озабоченности.
– Теперь да, солнышко, теперь добрый. Всегда да, всегда двадцать девятый. Ох, где же мои манеры? Разрешите представиться: профессор Эдест Виглю.
– Йозефик вир Тонхлейн, печатное издание «Эхо Эпической Эпохи». Я здесь, чтобы взять интервью у господина барона Монтуби Палвио Толжеса вир Байнхайна. Наши читатели хотят знать все из первых, как говорится, рук об этом великом, замечательном человеке. Зеркало своей эпохи! Гигант своего времени! Хотят знать, почему и как, а главное – зачем и кто! – Йозефик говорил скороговоркой, не давая возможности разобрать ни слова: он знал, что проще всего врать нечленораздельно.
Виглю, судя по его древности, был воспитан в старых традициях, то есть с должным уважением к правилам этикета и презрением ко всему остальному. Он ничего не расслышал, а понял и того меньше, но все же вежливо кивнул и обнажил в улыбке поразительно желтые зубы, будто изъеденные термитами и заросшие серой плесенью. Йозефика передернуло от отвращения, но он продолжил, подавив рвотный спазм:
– Мне просто необходимо его увидеть. Личный разговор для интервью необходим, как воздух для полета. Ах, полет! Величайший ас барон Монтуби Палвио Толжес вир Байнхайн – вот кто он! Художник неба, оставивший свой росчерк в мириадах мгновений. Наши читатели…
– Не желаете войти? Не изволите чаечку? Думаю, лапушка, у меня в кабинете вам будет много проще получить ответы на свои вопросы. Да-да! Чайку с печеньицем.
Виглю неуловимым движением оказался подле Йозефика и схватил его под руку. Кто бы мог подумать, что в этих сухоньких старческих ручонках, корявых, как корни акации, таится такая силища. Очень даже проворно Виглю провел растерявшегося молодого человека по гравиевой дорожке до входной двери. Йозефик подумал было воспротивиться, но что-то сковало его волю. Вот уже захлопнулась за спиной дверь, промелькнул больничный холл, несколько пролетов лестницы, коридор с множеством поворотов, и он нашел себя сидящим в кожаном кресле посреди кабинета. Перед ним, заложив руки за спину, стоял профессор и омерзительно улыбался.
– Вы чаек как предпочитаете? Внутренне или наружно? Ха-ха, профессиональный юмор, профессиональный. Ну, так что же? Хо-хо. С молоком, сахаром, лимоном, коньяком, кофе? Все, что пожелаете, решительно все.
Что-то было в этом человеке неправильное, нечто неуловимое, но это ускользало от внимания Йозефика. Вдруг он понял, что не может сфокусировать взгляд ни на одном предмете обстановки, все вокруг размазывалось в неоднородную муть сепийных оттенков с вкраплениями багряных и черных клякс. Четкими оставались только странные очки Виглю и подрагивающие за ними зрачки. При взгляде на них мысли путались, нападала апатия, поэтому он как мог внимательно уставился на свой чемодан, который держал на коленях. Ситуация ему не нравилась и явно выходила из-под контроля. Требовались решительные действия, план которых яркой лампочкой осветил виртонхлейновскую черепную коробку изнутри.
– С бергамотом и мятой… Наши читатели…
– Сию минуту! Секундочку, и чаек будет готов. С мяточкой и бергамотиком.
Продолжая сюсюкать себе под нос, Виглю отвернулся от Йозефика и загрохотал всевозможными банками и склянками, забренчал ложками и забулькал кипятком. В тот же момент с глаз молодого человека спала пелена. Он осмотрелся и увидел обстановку, типичную для кабинетов в старых государственных учреждениях. Все очень тяжеловесно и чинно. Только вот деревянные панели, покрывающие стены, были заражены несколькими сортами плесени и исцарапаны сумасшедшего вида письменами, поверх которых несколько раз повторен чем-то бурым странный символ, состоящий из нескольких ломаных линий, неполных окружностей и крестов. Углы кабинета были густо затянуты паутиной, а весь пол усыпан исписанными листами бумаги и порванными на мелкие клочки картинками из журналов. К сожалению, у него не было времени вчитываться и вглядываться, так как в любой момент страшные очки грозили опять околдовать его.