Интриги дядюшки Йивентрия
Шрифт:
Несколько миллионов предсмертных тараканьих воплей были подобны взрыву авиационной бомбы. Здание содрогнулось до основания. Люстра угрожающе закачалась и, вырвав из потолка здоровенный кусок штукатурки, низверглась-таки в бассейн. Теперь-то стало известно, что все в этом помещение могло низвергаться только в бассейн. Лампочки захлопали, разбрызгивая осколки, и провода заливисто заискрили. По поверхности сиропа пробежало несколько мощных электрических разрядов, и он вскипел. Когда фейерверк закончился, в свете нескольких уцелевших лампочек маняще поблескивали тараканы в карамели. Йозефик отметил про себя, что концентрация начинки лишь немного превосходит таковую в изделиях Луприанской кондитерской комбинаты, камнеподобными леденцами которой его угощали
Сев на чемодан он начал тщательно отряхивать ноги. С носков слетело невероятное количество всякой дряни, которая крылась в кажущейся такой гостеприимной пыли. Нисколько не удовлетворившись эффективностью гигиенической процедуры, он все же надел ботинки. Правый был весь в нафталиновой пыли и походил на искрящуюся хрустальную туфельку, не подходящую в пару левому пыльному башмаку.
Йозефик встал, взял чемодан и, тихонько посвистывая, пошел к лестнице. У начала спуска он остановился и задумался. Потом махнул рукой и с криком: «Чтоб вас цензурой вырезало» – разбежался и плюхнулся попой на перила. С лихим свистом, поднимая клубы многолетней пыли, он проехал все четыре этажа. Чем-то он напоминал ведьму на метле. Естественно, он не успел затормозить и по инерции, слетев с перил, побежал прямо в карамельный бассейн, по другую сторону которого виднелась двустворчатая дверь. Под ногами, как битое стекло, зашуршали глазированные трупики. Возможности остановиться не было никакой, и вир Тонхлейн проявил виртонхлейновскую смекалку, то есть поступил единственным предоставленным судьбой образом. Он форсировал бассейн, перепрыгивая с одного фаршированного дохлыми насекомыми трупа на другой. Некоторые братские захоронения насекомых после столь непочтительного обращения буквально разваливались от возмущения. Оказавшись на противоположном берегу, он, не снижая скорости, пробежал до двери и победно ее распахнул. К слову сказать, мог бы победно разбить об нее голову, если бы она открывалась не от себя.
Дверь вела в сад. Йозефика встретили темные силуэты холмов, облитых сверху ярким предзакатным солнцем. Легкий вечерний ветерок скользнул по его лицу, покрытому пылью, потом и тараканьим пометом, и в отвращении унесся прочь. Сердце забилось учащенно, когда до его ноздрей донеслись ароматы живого мира.
Радостно глядя на оранжевое вечернее небо, он зашагал по дорожке, вьющейся среди одичавшего сада, в направлении ворот. В голове не укладывалось, как в столь прекрасном мире могут существовать такие омерзительные места. При воспоминании о визите в космос по спине пробежали мурашки. Йозефик торопливо затолкал это воспоминание в темный угол своей памяти, где таилась манная каша с комочками и другие чудовища.
На подходе к воротам слух Йозефика был оскорблен постепенно усиливающимся подозрительно знакомым жужжанием. Он резко обернулся и увидел планирующего на него по дорожке Мону. По-прежнему голый и по-прежнему безобразный, тот бежал, хищно растопырив свои крылья. После последних событий какой-то грушеподобный сумасшедший особого волнения у Йозефика не вызвал. Он хладнокровно, даже с некоторой скукой на лице, выжидал удобного момента. Когда момент наступил, Мону получил мощнейший пинок промеж шасси покрытым нафталином ботинком. Его мгновенно скрючило вокруг окутанных сверкающей пылью чресл, и тут же в его голову вонзился латунный угол отличного чемодана из кожи не священных шаунских крокодилов. Череп хрустнул и развалился на две неравные части. Вопреки ожиданиям молодого человека, внутри находился один-единственный таракан, который восседал в тараканоэргономичном кресле в окружении всяческих приборов, тумблеров и рычагов. Там, где голова таракана соединялась с туловищем, была залихватски повязана зеленая нитка.
Поморщившись от истинного обличья Зеленого барона, Йозефик наступил на него и растер в чуть влажное место. Подумать только! Герой детства оказался таким ничтожеством. Немного постояв, глядя на заходящее солнце, Йозефик решил, что все кумиры при личном знакомстве оказываются насекомыми в том или ином смысле. С чувством собственного превосходства он втянул ноздрями воздух. К запахам лета примешался легкий аромат, исходящий от ботинка.
– Люблю запах нафталина на закате, – закашлявшись, хрипло сказал Йозефик и толкнул ржавые ворота. Они легко распахнулись. Проселочная дорога убегала вдаль, где соединялась с шоссе, по которому вяло ползли редкие огни фар.
Йозефик закинул чемодан за спину и бодро зашагал вперед. Его фигура казалась пятном ночи на фоне закатного неба.
Глава III
Йозефик порядком вымотался и начал подволакивать ноги, оставляя в пришоссейной пыли причудливые узоры. Адреналин более не поддерживал его организм в тонусе, и эйфория от победы над коварными тараканами развеялась как пыль. Хотя пыль-то как раз и не собиралась развеиваться и ползла тяжелым облаком вслед за Йозефиком. Солнце почти скрылось за горизонтом. Вся живность в округе замолкла, и только урчание в животе Йозефика напоминало о существовании акустических волн.
Мысли о еде ворвались в апатичный разум внезапно целой гурьбой. Как мелкие обезьянки, они ползали по извилинам головного мозга, щипали нейроны и раскачивались на синапсах. При этом они поднимали такой галдеж, что у Йозефика звенело в ушах. Среди чехарды отрывочных образов и воспоминаний о всяческих гастрономических прелестях от переносицы до левого уха лежал тяжелый рельс осознания того, что Йозефик не ел с самого утра. Его тяжесть заставляла закатывать глаза и двигаться слегка бочком, забирая влево. В голове возник образ лошади, которую тянут за поводья. Для тех, кто не знает: лошадь – это несчастное животное, так как любители лошадей считают своим долгом рвать им рты ужасного вида приспособлениями, лупить по заднице плеткой и, что самое гениальное, прибивать гвоздями куски железа к копытам. В награду за свои мучения и верность наивная скотина рассчитывает на спокойную пенсионную жизнь на какой-нибудь тихой полянке. Но увы! При первых признаках старости лошадь ждет бойня, где с нее сдерут потертую шкуру.
Любящему животных Йозефику от этих мыслей стало совсем плохо. Он сел на чемодан прямо посреди дороги, уперся руками в колени и невидяще уставился в горизонт. Потом все, что под силу стальным зубам мясорубки, пустят на собачий корм. Для тех, кто не знает: собака – это несчастное животное, так как все любители собак обрекают своих питомцев на пожизненное питание старыми кобылами. Люди ужасны, но в их оправдание можно отметить, что себя они мучают ничуть не меньше. Чего только стоят галстуки и женские туфли на шпильках.
Йозефик уже заметил, что от голода его мыслительные процессы принимают странный характер. Он уже решил, что не прочь отведать собачьих консервов из шелудивых кляч. Или на худой конец галстук. К несчастью, он не помнил, куда подевал свою удавку, и потому продолжал неподвижно смотреть вдаль. Из-за горизонта торчал ничтожно тоненький ломтик солнца, тщетно пытаясь бороться с навалившейся ночной тьмой. Когда он исчез, Йозефику показалось, что он слышал звук, который издает окурок при падении в лужу.
На горизонте появились две яркие звездочки и стали, подпрыгивая и вихляясь, приближаться. Вполне логично было предположить, что это фары автомобиля, но тогда становилось непонятно, почему он двигался таким нерегулярным образом по прямому, как страдающая артритом змея, шоссе. Наученный горьким опытом и теперь не очень доверяющий шоферской братии, Йозефик на всякий случай отошел подальше от дорожного полотна. Даже густые заросли репейника его не смутили, напротив, подарили чувство безопасности. Будто эти жалкие отростки флоры, существующие всего несколько десятков миллионов лет, могли что-то сделать против оголтелых механизмов с двигателями внутреннего сгорания, извергнутых из ужасающих глубин человеческого разума прямо на дороги общего пользования.