Интриги дядюшки Йивентрия
Шрифт:
Уверенной, но шатающейся и нелепо подпрыгивающей поступью настоящего моряка Шелк двинулся к намеченной цели предположительным водоизмещением, точнее сказать, «ромовмещением» около пяти полновесных бульков. Нога внутреннего сгорания не на шутку раскочегарилась. Во все стороны летели искры, из пятки с утробным рыком вырывалось пламя, а сизые выхлопные газы оставляли за Шелком кучерявый шлейф.
Изрыгая проклятья и выхлопные газы, он с разгона налетел на барную стойку, перекувырнулся через нее и с глухим ударом головы по старым доскам замер. По непонятной причине он сохранял вертикальное положение. Из-за стойки торчали обе ноги, одна из которых напоминала маяк в тумане, а другая – давно не чищенный
Йозефик единственный не выдержал и рванулся на помощь старому морскому волку, хотя сам его считал старым морским свином. Очень некстати ему под ноги подвернулся табурет, с неоправданной жестокостью впившийся прямо под коленную чашечку. Далее мужественному спасателю пришлось продолжать движение на одной ноге. К счастью, недолго – до следующего табурета, после встречи с которым Йозефик рухнул как подкошенный и пребольно стукнулся головой о стойку.
Превозмогая себя, он поднялся на ноги. Перед глазами плавали круги, в ушах звенело. Этот удар по голове нарушил связь Йозефика с реальным миром и временно отшиб практически всю память. Таким образом, молодой человек очутился один на лихо раскачивающейся палубе среди тумана, и на его корабль неотвратимо надвигались скалы под пылающим маяком. Еще мгновение, и он бы разбился о скалы вдребезги, но вдруг маяк ослепительно вспыхнул, запахло палеными волосами. Йозефик провалился в беспамятство.
Утренний солнечный луч проявил невероятную настырность: сначала проскочил сквозь угрюмую завесу облаков, не запутался в густой сетке проводов, натянутых между крышами домов, нашел крошечное прозрачное пятно на отроду немытом окне, протиснулся между ресниц и, наконец, впился в глаз со всей своей силой. Мощный сигнал по хитросплетению нервов достиг сознания и отвесил лежащему внушительного пинка. Сознание оскорбилось и выплюнуло Йозефика из теплых пучин забвения в реальный мир.
Он сел на кровати и по древнему инстинкту, выработавшемуся у людей с той поры, как они начали иногда просыпаться по утрам, не помня предшествовавших событий, уткнулся лицом в ладони и страдальчески застонал. Древний ритуал вызвал приток сил, позволивший Йозефику осознанно обозреть обстановку.
Первым в поле зрения попал громадный шкаф, вросший в пол и, возможно, державший потолок на своих могучих плечах. Выглядел он так, будто здание было построено вокруг него. Рядом жался колченогий стол, заваленный обшарпанными книгами, поверх которых вальяжно разлеглась пожелтевшая газета с возвышавшимся над ней недоеденным бутербродом. С бутерброда на Йозефика осуждающе смотрели упитанные мухи. У другой стены прямо под собой он обнаружил кровать, злобно и мстительно скрипевшую от малейшего движения.
С облегчением Йозефик понял, что находится у себя дома. Второй сеанс стенаний в ладони позволил ему вспомнить все события вчерашнего вечера, естественно, скрыв самое интересное – финал. Коварная память не раз попадалась на пристрастии к такого рода дешевому интриганству. Наверное, это было проявлением хитрого закона природы, который заставлял людей общаться. Ведь основной целью общения является выяснение событий прошлого, которые вылетели из памяти. Так это или не так, но коварный мир настырно подталкивал беспомощного молодого человека к взаимодействию с собой.
Глядя на активно топчущихся на огрызке бутерброда мух, Йозефик подумал, что неплохо было бы поесть. Мухи, лениво ползавшие по его потной шее, натолкнули на мысль о том, что надо было бы помыться. Такой темп появления новых задач неизбежно привел к выводу, что лучше бы было вообще не просыпаться. В итоге стремление к насыщению и гигиене пересилило считающуюся большинством людей священной лень.
В поисках тапок Йозефик полез под кровать и начал шарить в клубках противной мохнатой пыли. Вскоре он принял решение продолжить утренние процедуры босиком. Пару раз хрустнув то ли карандашами, то ли печеньем, то ли зазевавшимися тараканами, Йозефик прошлепал к шкафу. Зачем-то постучал в дверцу, ответа не дождался. Почесал голову, хлопнул себя по лбу, с просиявшим лицом открыл шкаф сам. Во внутренностях мебельного гиганта, среди костюмов и пальто, из которых он давно вырос, полотенца, конечно же, не было.
– Да что вы говорите! – невпопад ляпнул Йозефик, после чего ловко и быстро сбросил свое нынешнее облачение. Он бы еще быстрее справился, если бы до конца расстегнул пуговицы и не пытался снять майку до рубашки, а не после. Теперь, преисполненный вследствие своей наготы первобытной храбрости, он был готов приступить к водным процедурам.
Дверь из комнаты открылась со скрипом, который почему-то показался Йозефику угрожающим, но он не отступил и храбро проскользнул в коридор во всем своем голом безобразии. Сухой щелчок замка показался весьма злорадным и даже навеял мысли о палаче, взводящем курок. Теперь отступать было некуда, надо было прорываться к ванной комнате. Это всего двадцать шагов по коридору, мимо трех соседских дверей и лестницы.
Йозефик стремительно рванулся к заветной двери санитарного заведения. Первый шаг оказался удачным и отразился в стенах коридора жизнерадостным шлепком босой ноги по полу. Второй был хуже, его звуковое сопровождение состояло из шипящих ругательств незадачливого бегуна, которому пришлось в силу неумолимой инерции двигаться дальше на четырех конечностях, прямо как его многоуважаемые предки и некоторые дальние родственники.
Первым естественным желанием Йозефика было остановиться как можно скорее и принять отвоеванную эволюцией нелепую позу на задних лапках, но начавшая открываться соседская дверь вынудила его переменить решение. Он принялся наращивать темп. Приближавшаяся скачками дверь ванной комнаты манила спасением от позора. Йозефик выкладывался на сто десять процентов, как математически безграмотный атлет. Лицо его покраснело, вздулись пунцовые вены – все было нацелено на достижение победы. Однако исторгать шипящие непотребства он не перестал.
Дверь окончательно отворилась, и в коридор царственной поступью вышла госпожа Дандау, с сеточкой для волос на голове и в шелковом пеньюаре, швы которого потрескивали на ее дородной фигуре. Йозефик из-за своего способа передвижения смог оценить только степень волосатости ее монументальных ног и пошлость пушистых розовых шлепанцев. Госпожа Дандау, в свою очередь, могла полностью обозреть несущееся на нее с шипением чудо. Оценив необычность происходящего, она выразила свое неодобрение, застенчиво икнув и воздев очи горе.
Еще больше покрасневший от стыда Йозефик несся дальше, словно растопленный порохом локомотив. Теперь его скорость стала столь велика, что не позволяла совершать никаких маневров. Маневры, в свою очередь, были бы весьма своевременны, так как с лестницы вышла уборщица с ведром, шваброй и демисезонной половой тряпкой.
Преисполненный ужаса, с сердцем, разрываемым безжалостными когтями отчаяния, Йозефик изо всех сил зажмурился и попытался представить, что он вовсе не бегает голым по коридору на четвереньках, пугая почтенных женщин, а, напротив, скачет на цветущей лесной лужайке. Самовнушение помогло отвлечься на несколько мгновений, прерванных басовитым криком уборщицы и последующим грохотом ее телесной оболочки и уборочного инвентаря, полетевших кубарем вниз по лестнице. Грохот стих довольно быстро, так как уборочная лавина прошла лишь один пролет, а вот крик все не прекращался. Йозефик подумал, что с таким голосиной можно на маяке ревуном работать.