Интриги дядюшки Йивентрия
Шрифт:
До желанной двери оставались считаные шаги, когда Йозефик понял, что остановиться он уже не сможет. Скорость, набранная его раскоряченным телом, была слишком велика. Его глаза отобразили на миг все чувства, испытываемые животным, которое знает, что обречено. Йозефик начал тихонько вспоминать свою жизнь, добрался до момента, когда его в детстве укусила лягушка. Дальше этого дело не пошло, так как он со всего разгона влетел в дверь. К счастью, она была не заперта и, к еще большему счастью, открывалась, как это пишут в лучших домах Лупри, «от себя, господа и дамы». Поэтому, почти не заметив тонкой деревянной преграды, Йозефик влетел в ванную комнату и немедля
Никогда еще водные процедуры не приносили разумному существу такого удовольствия. Если бы Йозефику в детстве сказали, что когда-нибудь соблюдение правил личной и общественной гигиены вызовет у него такой восторг, он бы только пальцем у виска покрутил.
Старательно намылившийся Йозефик стал похож на облако, из которого торчали приплясывающие ноги придурковатого божества. Неудачное, конечно, сравнение. Никогда нельзя приплетать божеств к столь низменным и подлым делам вроде гигиены. Для утверждения сих истин в кране иссякла вода. Даже смерть колодца в оазисе не была бы встречена с таким ужасом.
Да, Йозефик вир Тонхлейн, несмотря на свою родословную, сплошь украшенную именами отъявленных авантюристов и сорвиголов, был в ужасе. Утро, начавшееся столь нелепо, постепенно становилось откровенно пугающим. Чего же можно было ожидать от последующих времен суток? И почему только суток? Ведь вся дальнейшая жизнь могла превратиться в череду сплошных неудач.
Молодой человек неожиданно для себя ощутил вскипающие в душе эмоции, о существовании которых ранее даже и не предполагал. Его обуяло презрение к обыденности и щекочущая где-то между восьмым и девятым ребром жажда приключений. Теперь, когда Йозефик впал в ветреную эйфорию, которая сгубила большую часть его родственников, такая мелочь, как отсутствие воды, не могла его остановить.
– Грязь я смыл с себя! – провозгласил он в пространство и двинулся прочь из санузла.
В форточку ворвался попутный ветер и пожелал Йозефику доброго пути, снабдив заодно насморком.
Возвращался в коридор Йозефик вир Тонхлейн, как полководец-триумфатор на место триумфа своего полководческого гения. Проходя мимо все еще икающей госпожи Дандау, он даже осмелился презрительно фыркнуть. На самом деле он чихнул, но предпочел думать иначе. Победители не чихают и вообще не дают слабину.
Когда он шествовал, высоко вскинув голову, в сторону своей каморки, кто-то посмел его окликнуть.
– Господин Тонхлейн?
– Господин вир Тонхлейн, – веско процедил сквозь зубы Йозефик и вальяжно обернулся. Его догонял худосочный подросток в фуражке почтальона. – Что там у тебя?
Смущенный парень протянул большой пергаментный конверт с огромным сургучным оттиском. Йозефик небрежно взял его и спрятал в клубах своего мыльного одеяния.
– Можешь идти, – сказал он и помахал рукой, как будто хотел стряхнуть почтальона со своего августейшего горизонта. Такое обращение тяжелым плевком расплескалось по душе ни в чем не повинного парнишки. В глазах его задрожали слезы, затем неожиданно ярко вспыхнули до того бледные щеки. Он развернулся и поспешно ушел. Йозефик еще раз презрительно фыркнул то ли вслед почтальону, то ли в лицо всему миру.
Когда он входил в свою комнату, замок скрипнул печально и осуждающе. Как ни странно, но Йозефик был согласен с дверью, прислонился к ней спиной и медленно сполз на пол. Его пожирал стыд и тяжелое чувство вины. Никогда в жизни он не позволял себе так обращаться с людьми, даже если и не считал некоторых особ вполне людьми. Йозефик не мог понять, что на него нашло в коридоре и за что он набросился на безобидного парнишку со своим скотским презрением. Вернулся страх. Как кратковременно же было желание вырваться на волю из плена серых улиц Лупри!
Вместо стыда на Йозефика навалилось самое отвратительное чувство, свойственное только людям, – жалость к себе. Это было уже слишком. Йозефик стиснул зубы, уставился перед собой невидящим взглядом. Посидев так пару мгновений, обтерся первой попавшейся тряпкой, оделся и пошел вниз к Бигги. Надо было срочно с кем-то поговорить или хотя бы напиться. Желательно до беспамятства. До первого этажа он добрался без происшествий, только уборщица тихонько верещала ему вслед.
В зале «Шороха и пороха» было пусто, только Бигги на своем вечном посту размеренно вытирал единственный чистый стакан, полностью игнорируя другие предметы посуды. В окна нагловато ввалился солнечный свет, в лучах которого кружилась пыль. От вчерашней дымовой завесы не осталось и следа, только горький запах невидимых окурков неприятно щекотал в носу и давил на виски. Йозефик прошел к стойке, щурясь от солнца и блеска полируемого барменом стакана.
– Доброе утро, господин Дандау…
– Ну ты даешь, парень! Какое же утро? Полдень уже давно. Горазд же ты дрыхнуть, как я погляжу.
– Кажется, я вчера перебрал, господин Дандау. – В голосе Йозефика появилась хрипотца. – И сейчас не прочь продолжить.
– Ты мне это брось, парень! – Бигги бросил тряпку на стойку и отставил стакан на пустующий поднос с надписью «Чистая посуда». – Пакет получил?
В голове Йозефика не укладывалось, что бармен отказывается способствовать его моральному разложению и социальной деградации. Это подрывало устои общества и, более того, вынуждало Йозефика отдаться в когтистые лапы похмелья.
– Оглох, парень? – Бигги пощелкал пальцами перед лицом у Йозефика. – Оглох, говорю? Вот олух-то на мою голову…
Некоторое время вир Тонхлейн сносил чересчур фамильярное поведение Бигги, уставив глаза в одну точку и сжав губы так, что они побелели. Чаша его терпения переполнилась, и из нее стало выплескиваться, несмотря на название, совсем не терпение. Вообще кому пришло в голову говорить: «Чаша терпения переполнилась»? Ведь когда эта самая чаша переполняется, из нее хлещет только злоба, возмущение, нецензурная брань, и, конечно же, все это сопровождается побагровением лица или рыданиями взахлеб. Из метафорического сосуда Йозефика имело честь излиться высокомерное презрение.
– Господин Дандау, я не вижу никаких оснований предполагать, что вы, господин Дандау, имеете хоть какое-то моральное право говорить со мной таким тоном и в таких выражениях. – Йозефик сделал судорожный вдох: воздуха явно не хватало. – Я как человек, в высшей степени образованный, скажу вам, что с точки зрения этических…
Он не смог закончить свою тираду, так как бармен с наглой ухмылкой плеснул ему в лицо стакан воды. Выражение лица оратора поразительным образом изменилось на по-мальчишески удивленное, а во взгляде промелькнули некоторые огрызки осмысленности.