Иные боги и другие истории (сборник)
Шрифт:
Невыносимо страшно погружаться в ревущую сумрачную пропасть, где бьется жуткий пульс Вальпургиевой ночи; смертельный ужас охватил юношу при мысли, что ему придется услышать собственными ушами первозданный ритм космоса, таившийся до поры в неведомых глубинах. Даже сейчас он чувствовал чудовищную низкую вибрацию, слишком хорошо догадываясь, что за ней кроется. В ночь шабаша космический пульс достигает населенных миров, сзывая посвященных на страшные обряды. Множество тайных гимнов основано на подслушанных у вечности ритмах, но человеческое ухо не способно вынести их во всей первозданной полноте. Джилмена страшило и другое:
Джилмен еще только готовился совершить ужасный прыжок в пространство, когда фиолетовое свечение исчезло и он очутился в полной темноте. Эта ведьма – старая Кеция – Нахав – это должно означать ее гибель. И тут к отдаленному гимну шабаша и визгу Бурого Дженкина в черном треугольном провале добавился новый звук, еще более дикий: ужасный вой откуда-то снизу. Джо Мазуревич! Молитва – заклинание – заговор от Хаоса Наступающего – вот она обращается в необъяснимо торжествующий визг – насмешливая действительность слилась наконец с лихорадочным сном! Йо! Шубб-Ниггурат! Всемогущий Козел с легионом младых…
Джилмена нашли лежащим на полу его комнаты в мансарде еще задолго до рассвета: нечеловеческий вопль поднял на ноги Дероше, Чонского, Домбровского и Мазуревича, тут же прибежавших наверх. Крик разбудил даже крепко спавшего в своем кресле Элвуда. Джилмен был жив; он лежал с широко открытыми, остановившимися глазами, по-видимому, без сознания. На горле у него были огромные синяки, а на левой лодыжке – глубокая рана от укусов крысы. Одежда была в сильном беспорядке, крестик, подаренный Джо Мазуревичем, исчез. Элвуд весь дрожал: он не смел и предполагать, что могло случиться с его другом во сне на этот раз. Мазуревич был явно не в себе, он объяснил свое состояние «знамением», которое получил якобы в ответ на свои молитвы, и тут же, услышав за наклонной стеной отчаянную крысиную возню и писк, истово перекрестился.
Когда больного уложили на кушетку в комнате Элвуда, был вызван доктор Мальковский, врач с хорошей репутацией, известный к тому же как человек, умеющий, когда это требовалось, хранить молчание. Он сделал Джилмену несколько подкожных инъекций, приведших больного в расслабленное состояние, по крайней мере внешне похожее на сон. В течение дня Джилмен несколько раз приходил в сознание и бессвязно шептал что-то Элвуду, пытаясь рассказать о кошмарах последней ночи. Процесс выздоровления шел мучительно и медленно, тем более что с самого начала обнаружилось весьма печальное обстоятельство.
Джилмен, еще недавно обладавший невероятно тонким слухом, совершенно оглох. Доктор Мальковский, спешно вызванный по этому поводу, сообщил Элвуду, что обе барабанные перепонки пациента разорваны, как если бы они подверглись воздействию звуковых колебаний такой чудовищной силы, какую человек ни представить себе, ни тем более выдержать положительно не в состоянии. Как честный человек и добросовестный специалист, доктор Мальковский находит неуместным строить догадки о том, каким образом звук подобной силы, раздавшись всего несколько часов назад, не всполошил всю
Используя для общения с больным бумагу и карандаш, Элвуд мог сравнительно легко поддерживать беседу с Джилменом. Оба не знали, что и подумать о происшедшем, и почли за благо вспоминать обо всем как можно меньше. Было решено покинуть проклятый старый дом сразу же, как только удастся найти новую квартиру. В вечерних газетах сообщалось, что накануне вечером, сразу после заката, полиция обнаружила в долине за Медоу-Хилл некое странное сборище; при этом упоминалось, что так называемый Белый камень, находящийся в той местности, издавна служит объектом суеверного почитания. Арестовать никого не удалось; среди собравшихся был замечен огромного роста негр. В другой заметке отмечалось, что пропавший без вести Ладислав Волейко до сих пор не найден.
Последнее происшествие в ряду ужасных событий этой весны случилось той же ночью. Элвуду никогда не забыть его, ибо вызванное им нервное потрясение оказалось настолько велико, что он вынужден был прервать учебу до начала следующего семестра. Весь вечер ему слышалась крысиная возня за стеной, но он не придавал этому особого значения. Спустя довольно длительное время после того, как они с Джилменом улеглись спать, комнату огласили ужасные душераздирающие вопли. Элвуд вскочил с постели, включил свет и бросился к кровати больного. Тот кричал нечеловеческим голосом, словно от какой-то невообразимой пытки, и извивался всем телом под скомканными простынями; на одеяле появилось быстро растущее кровавое пятно.
Элвуд не смел прикоснуться к своему другу, но постепенно крики и конвульсии прекратились. К этому времени Домбровский, Чонский, Дероше, Мазуревич и жилец с верхнего этажа уже столпились в дверях комнаты, а хозяин послал жену срочно телефонировать доктору Мальковскому. Возглас изумления и страха вырвался у присутствующих, когда из пропитанной кровью постели выскочил маленький, похожий на крысу зверек и тут же исчез в новой крысиной дыре, появившейся в стене рядом с кушеткой пострадавшего. Когда врач наконец прибыл и стал убирать окровавленное белье, чтобы осмотреть больного, Уолтер Джилмен был уже мертв.
Было бы попросту бесчеловечно строить какие-либо теории насчет причины смерти Джилмена. Было похоже на то, что кто-то прогрыз туннель сквозь все его тело – и вырвал сердце. Домбровский, отчаявшийся вывести крыс, смирился с мыслью об убытках и уже через неделю переехал со всеми старыми жильцами в не менее ветхое, но не такое древнее здание на Уолнет-стрит. Труднее всего было держать в узде Джо Мазуревича: впечатлительный заклинатель духов беспробудно пьянствовал, вечно ныл и нес что-то нечленораздельное о привидениях и прочих ужасах.
В ту последнюю страшную ночь Джо себе на беду слишком долго разглядывал алые от крови следы крысиных лапок, ведшие от кровати Джилмена к свежей дырке в стене. На ковре они были почти не видны, но между краем ковра и плинтусом оставался небольшой участок голого пола. Здесь-то и обнаружил Мазуревич нечто ужасное; во всяком случае, он хотел всех в этом уверить, хотя очевидцы с ним не соглашались, признавая в то же время, что следы действительно очень странные. Отпечатки на половицах и в самом деле отличались от обычных крысиных следов, но даже Чонский и Дероше решительно отвергали их сходство с отпечатками крошечных человеческих рук.