Иные города
Шрифт:
Он соединил ее пальцы со своими и крепко сжал: скрип пера по листу бумаги, шорох песчинок в песочных часах, шуршание разворачиваемого пергамента, удар стилом по глиняной табличке: звуки и образы сменяли друг друга часто и ярко. Зрачки ее расширились, она видела так много всего, словно одновременно была в тысяче мест. Слышала столько, словно оказалось в некоей вселенной, где хранились звуки. Или же он был этой Вселенной, где хранилось время? Меч, вонзающийся в тело рыцаря, самолет-бомбардировщик, сбрасывающий свою смертельную ношу, женщина в муках родов, первый крик ребенка,
— Что ты видишь?
— Все, — выдохнула она.
Он улыбнулся, и его глаза приобрели привычный вид.
— Что ты понимаешь?
— Это хорошо, — Настя смотрела демону в глаза. — Все это — хорошо.
— А смерть? страдания? войны? болезни?
— Кажется, это часть. Смерть — часть жизни.
— Вы не знаете другого пути, — он отпустил ее.
— Кто ты?
— Я как время, которое открывает правду или скрывает ее. Я — знание и смерть всему.
— Тогда чего ты хочешь?
— Стать ничем. Я — смерть, которая не может умереть. Никогда. Я вечен.
— Наверно, это неплохо, быть всегда.
— Нет, это невыносимо. Время преследует меня. Я хотел бы остановиться, но я не в силах, пока не пойму.
— Что?
Он не ответил. Она помолчала.
— Ты знаешь, когда я умру?
— Да. Не хочешь узнать, когда?
— Нет. Пока нет, — она поежилась. — Ты когда-нибудь любил?
Его бровь иронически приподнялась.
— Демоны не могут любить.
— Но как? Любовь — разве это не основа всему?
— Нет, конечно. Это оправдание людей своим низким страстям.
— А разве не существует абсолютной любви?
— Нет ничего абсолютного кроме абсурда.
— Я тебе не верю.
— Ты абсурдна. Разговаривать о любви с демоном — абсурд, Настя.
— Ну, не с ангелами же говорить о ней.
Демон расхохотался. С облегчением, она почувствовала, что он снова стал графом Виттури.
— Пойдем, внезапно смертная и абсолютно смешная, у тебя еще есть время все узнать самой.
Кто же он? Настя шла рядом с ним по городу, кусая в раздумьях губы. Дьявол, демон, смерть, время? Как ни назови, повсюду обреченность. В любом имени слышится крах жизни и вопль бессмертия. Не потому ли он слегка презирает все вокруг и не любит никого: так проще. Так не привязываешься к преходящему. А она сама? Разве не прав он, что не любит она его вовсе, а всего лишь страсть тянет ее к нему, как магнитом. Низкое желание к его телу. Она украдкой бросила на него взгляд.
Любое движение демона устремлено вперед, он напоминал ей греческие и римские статуи спортсменов, воинов и воинствующих богов. Мятежная шевелюра черных волос, взгляд, полный вызова окружающему миру. Отчеканивает каждый шаг так, что, кажется, должны остаться на асфальте следы.
Надо быть благоразумнее, решила вдруг она. Раз запретили с ним сближаться, значит, надо держать его на расстоянии. Ведь так лучше для нее, так спокойнее, душа не кипит чувствами, не переворачивается все внутри, не обрывается и замирает сердце, когда он нечаянно задевает ее рукой или взглядом. Нельзя, значит, нельзя. Даже маленькие дети это понимают. Почему же так трудно уложить это понятие на полочку своего сознания?
В сумерках города, при свете фонарей, его присутствие и вовсе заполняло все пространство. В солнечном сплетении горела необходимость выяснить с ним все, как-то уравновесить их чаши, но она боялась даже слово вымолвить. Но он вдруг остановился, она тоже. Они стояли у входа в маленький парк рядом с Пасео де Грасия. Он открыл чугунные ворота и полуоборотом головы пригласил ее следовать за собой.
Под ногами заскрипел песок, они дошли до скамейки и сели. В окнах домов, выходивших на парк, уютно горел свет. Демон смотрел на эти золотистые квадраты окон и, казалось, видел все, что происходит за ними.
Настя устало села рядом.
— Азазелло… — тихо произнес граф.
Настя почувствовала, как примораживается от страха к скамейке. То ли он ждал их здесь, то ли явился на зов графа, только из тени дерева появился вдруг демон, тот самый, что встретился ей уже однажды. Его красные глаза с вертикальными зрачками бегло оглядели ее и уставились, не мигая, на графа. Тот сидел, положив руки на спинку скамейки, как развязный франт на прогулке в парке.
— Ты передумал? — спросил Азазелло.
— Нет.
— Тогда зачем звал? — Азазелло обнажил желтые клыки.
— Чтобы еще раз напомнить. И предупредить. Не делайте того, что задумали. Вы разрушите все.
— Мы разрушим мир, который нас не устраивает. И создадим новый. С нашими правилами. Если ты не с нами, тебе в нем места не будет.
— У вас нет такой силы, чтобы создавать новое. Вы лишь разрушение. И она тоже.
— Ноктурна родит то, что сможет создавать, это будет новая сила.
— А ты уверен, что оно захочет считаться с вашими желаниями?
Азазелло на миг замер, глядя в упор на графа.
— Мы знаем, что так будет. Он знает.
— Он… Да он растерял последние остатки былого величия.
— Замолчи, Самаэль! Всегда был гордым, считал себя иным, лучшим, а закончил так же, как и мы! Изгоем! С кем якшаешься? С низкими тварями, с людьми, — Азазелло плюнул в сторону Насти. — Что тебе в ней, Самаэль? Это же прах от праха земного, пыль, озаренная каплей сознания. Она же ничто: смертная, чья жизнь для нас лишь миг. Девчонка!
— Она моя, — твердо сказал демон. От переката его голоса, мурашки побежали по телу Насти.
— Твоя? В этом мире нет ничего твоего. Все либо наше, либо Его. Тебе придется выбрать, на чьей ты стороне.
— Я давно выбрал. Разве не помнишь? «То частица духа моего, оберегать ее в каждом из них…» Вот, что я выбрал.
Азазелло вдруг взвился в столпе пыли, рыкнул прямо в лицо графа:
— Оберегать, да как же, ты же сеешь по земле смерть, ты самое страшное для них, именно тебя они проклинают, все, что ты делаешь, оборачивается для них бедой. Или ты не знала?