Иные песни
Шрифт:
Для человека с улицы, захотевшего бы воспользоваться этой сокровищницей знания, подходящим путем был путь через Серапеум. Святыня Сераписа стала первой из аннексированных растущей Библиотекой. Она все еще оставалась местом культа бога плодородия и смерти — хотя первенство здесь удерживала канобская святыня, славящаяся многочисленными исцелениями, — но прежде всего исполняла роль публичного входа в Библиотеку. Библиотекари и жрецы за века выработали кодекс мирного сосуществования, коим обе стороны оставались довольны.
Виктика господина Бербелека переехала мост над Мареотийским озером, свернула с Пелусийского тракта налево и, погрузившись в уличную толчею, застряла посреди
К Серапеуму он не мог не попасть, тот был виден издалека. Дело даже не в том, что само здание было огромным — а было, — но стояло оно на огромной платформе, вознесенной над городом. Господин Бербелек, взбираясь, считал ступени лестницы. Сто шестьдесят три. В центре платформы возвышалось святилище, окруженное мраморной колоннадой. Не было ни дверей, ни стражи, по крайней мере, Иероним ее не заметил; войти мог всякий. За колоннадой, в тенистом преддверье с искрящейся потолочной мозаикой, изображавшей Солнце, открывался Большой Зал святыни, со статуей Сераписа в центре. Не первая статуя работы Бриаксиса, выполненная по личному заказу Александра, — ту уничтожили во время Второго Пифагорийского Восстания. Ее заменили фигурой, перенесенной из канобского Серапеума. Бородатый бог сидел, раскинув руки, — под одной присел двуглавый пес, вторая опиралась на массивный скептрон, — и был столь велик, что руки его дотягивались до противоположных стен. Стены же покрывал орнамент из золота, серебра и бронзы; сам бог был изготовлен из золота, серебра, олова, рубии и меди, сапфиров, гематитов, изумрудов и топазов. Высоко на одной из стен было маленькое оконце, отворяемое в день восхваления, когда в святилище вносилось Живое Солнце; через оконце тогда падал узкий солнечный луч и светлым поцелуем ложился на уста бога. Само Живое Солнце возносилось на высоту его губ и там повисало в воздухе, между раскрытыми ладонями бога. Когда вчера проезжали мимо святыни, Фарад услужливо объяснил господину Бербелеку, что в руки Сераписа встроены мощные магниты. Иероним жалел, что не узрит уже восхваления в невежестве — как и должно бы чтить богов.
За статуей, по обеим сторонам, отворялись двери, ведшие в боковые нефы и дальше, в подземелья, непрерывно растущим лабиринтом хранилищ, доходящих до главного здания Библиотеки. Под правым предплечьем Сераписа находился стол пожертвований для святыни, под левым — стол пожертвований для Библиотеки. Дары, конечно же, были добровольными, и размеры их — любыми, но Фарад в своем неудержимом словотоке успел объяснить господину Бербелеку и эту традицию.
Иероним повернул направо, сунул руку во внутренний карман кируфы и положил на стол пять зерновых талантов. Служитель Библиотеки поднял взгляд от книги пожертвований.
Господин Бербелек оперся о край стола рукой с родовым перстнем на безымянном пальце.
— Эстлос Иероним Бербелек из Острога ищет мудрости в пристанище муз, — сказал он по-гречески.
Служитель кивнул одному из нагих невольников, сидевших на корточках у стены. Раб подскочил к нему; служитель что-то прошептал тому на ухо. Дулос быстрым шагом удалился в глубь бокового нефа.
— Можешь отдохнуть, эстлос.
Господин Бербелек уселся на мраморную скамью за спиной Сераписа. Руки положил на рикту, уперев ее в пол между стопами. Лицо его скрывал белый капюшон; железный
— Эстлос?
Он поднял голову. Призванная библиотекарь без сомнения была родовитой александрийкой — если судить по ее медной коже, груди классической формы, черным волосам и прямому узком носу. Длинная юбка высоко на талии сколота пряжкой с геммой Библиотеки.
Женщина провела его в восточный неф, где они уселись за один из низких мраморных столов, заваленный кипами книг. Два библиотекаря работали в глубине помещения, тихо переговариваясь над разложенными бумагами. Было это святилище тени, прохлады и тишины; лампы давали лишь столько света, сколько хватало для чтения.
Библиотекарь угостила Иеронима мёдорином из наполненной фруктами миски. Он поблагодарил.
— Береника, — представилась она. — Чем могу вам помочь?
Он вынул книгу. Береника протянула руки. С чуть заметным колебанием он отдал ей том.
Она раскрыла его, перелистнула несколько страниц и вопросительно взглянула на господина Бербелека.
— Греческий, окский, гэльский, вистульский, готский, московский или латинский перевод. Есть у вас какой-нибудь из них? Ведь точно есть.
Береника в задумчивости положила закрытую книгу себе на колени — грязная чернота на мягкой белизне, — сплела поверху ладони — теперь он заметил, что на больших пальцах она носит одинаковые кольца, — и чуть склонила голову. Оба прятали лица: она — за завесой волос, он — в тени капюшона.
— Я хотела бы узнать, как ты ею завладел, эстлос.
— У вас есть ее перевод или нет?
— Ох, полагаю, есть.
— И?
— Как? — повторила. — Эстлос?
— А в чем дело? Это какой-то редкий экземпляр?
— И впрямь не знаешь —
— Разве я пришел бы сюда и спрашивал бы —
— Ну да. Да. — Некоторое время она молчала. — Собственно, мне нужно сообщить об этом главным.
— О чем, во имя богов? По крайней мере скажите мне, что это за книга! Что это за язык! Что в ней описано! Ведь ты знаешь.
— Знаю, знаю, нам известны такие книги.
То, как она это произнесла — интонация, с какой покинуло ее губы слово «такие», — открыло в сознании Иеронима цепочку быстрых ассоциаций. Александрийская Библиотека — заведение теоретически независимое, но оно находится в землях Гипатии, в антосе Навуходоносора. Береника, будучи родовитой александрийкой, носит в себе все блага и проклятия этой Формы.
Господин Бербелек отбросил капюшон. Глядя на женщину, легко сжал ее плечо. Она вздрогнула.
— Можешь мне ответить, — сказал. — Должна.
Та меканически кивнула.
— «Свет госпожи нашей», скорее всего первопечать, — быстро начала библиотекарь. — Язык Лабиринта, одного из храмовых алфавитов Кафтора, который не используют вот уже тысячи лет. Когда после Пятой Войны Кратистосов и Изгнания Иллеи Коллотропийской появились лунные культы, они восприняли ту традицию и стали использовать этот заново воссозданный язык в качестве своеобразного шифра. Письма и книги начали кружить по всей Европе и Александрийской Африке. Сразу по Изгнании кратистосы оставались исключительно чутки, давили на владык, всех схваченных последователей Госпожи приговаривали к смерти. Минуло уже несколько сотен лет, а обладание подобной книжкой все еще рассматривается как отягчающее обстоятельство под антосом большинства кратистосов. Тут, под антосом Навуходоносора, — тоже; особенно тут. Ты должен знать, эстлос: Потния некогда владела этими землями: от Пиренеев до Садары и Аксума. У нас, в Библиотеке, есть эти книги, поскольку у нас есть все, но мы не изучаем их, и никто извне не обладает к ним доступом.