Иные
Шрифт:
— Так, Андрей. Первый аргумент. Если ты вырежешь себе имплантат и останешься в живых (такая вероятность существует, хотя она невелика), твои люди последуют твоему примеру. Ты убьешь их.
— Ты меня не убедил. Прекрасно, если остальные последуют моему примеру. Они хотя бы умрут свободными.
— То, что ты сейчас сказал, на редкость глупо даже для homo naturalis. Они умрут. Точка.
— Надеюсь, не все. Это был первый аргумент. Второй столь же неубедителен?
— Слушай! Ты напрасно думаешь, что избавление от имплантата избавит тебя от зависимости от господина. Необходимость низшего подчиняться высшему не следствие высокой технологии, а выражение общемирового
— Ты еще надеешься убедить меня этим бредом? Ты же знаешь, что я читал!
— Там не вся правда. Нельзя перестать быть дери, Андрей! Операция установки имплантата необратима!
— Что ж, проверим. Был еще третий аргумент.
«Третий аргумент самый простой, радость моя. Как твой господин, я приказываю тебе не делать этого», — он не произнес этой фразы. Она прозвучала у Андрея в голове. Георг сказал это мысленно, как господин своему дери, и теперь внимательно смотрел на него.
Вот оно! Третий аргумент еще и самый убедительный. Рука Андрея дрогнула. Он слишком четко представил себе, как отдает нож Георгу, и чувствует невообразимую легкость и радость. Благодать! Сладостная покорность!
«Подчинение господину — высшее наслаждение для homo naturalis». Фраза из учебника. Самое ужасное, что в ней нет ни слова лжи. В этом Андрей убедился еще в детстве, когда родители приводили его в дом к товаби, чтобы маленький homo passionaris привыкал слушаться господина. Принести товаби стакан воды, и быть от этого на седьмом небе от счастья. Сколько ему тогда было лет? Три? Или четыре? Первое яркое воспоминание детства? Возможно. После этого он смотрел на товаби, как на полубога. Впрочем, почему «полу»? Учебник лишь объяснял причину давно проверенного факта. Закон гармонии. Ну, нет!
— Иди ты! — сквозь зубы бросил он Иному и молниеносно разрезал кожу возле имплантата.
Боль. Жуткая. Невообразимая. Словно с тебя живьем сдирают кожу. Всю. А в мозг, в районе затылка, вонзилась длинная тонкая игла с чудовищным ядом, и голова раскалывается на части.
— Ты не дослушал! Ты не услышал главного!
Георг говорил что-то еще, но Андрей уже не воспринимал окружающего. Он не понимал, как смог закончить операцию. Усилие воли. Насилие над собой. И мертвый имплантат полетел в огонь. Зашипел поджаривающийся кусочек плоти, свернулись и обуглились еле заметные тоненькие нити искусственных нервов. «Словно щупальца», — теряя сознание, подумал Андрей.
Последним, что он почувствовал, были руки Георга, который перевязывал ему рану.
Сергей Бекетов слыл очень суровым Высшим. Хотя Андрей совершенно не понимал почему. Школьные друзья как-то решились спросить у него, действительно ли он любит своего господина. «Конечно. Как можно не любить своего господина?» — недоуменно ответил он. «Говорят, он может остановить сердце за сущий пустяк». — «Не знаю, не видел».
Товаби было более восьмисот лет. Сколько точно, Андрей не знал. Да и такая мелочь, как плюс минус каких-нибудь пятьдесят лет, не могла изменить его восхищенно-благоговейного взгляда на товаби. Древний род Бекетовых. Такой же древний, как и Поплавские. Как и все сервенты, Андрей носил фамилию господина, и это было источником дополнительной гордости. Сергею Бекетову служили одиннадцать поколений его предков. Андрей прекрасно знал историю своего
Однако наличие у него в роду первого из этих преступников давало Андрею еще одно основание для гордости. Чтобы ослушаться господина, надо обладать очень сильной волей. Сервент втайне надеялся, что она у него есть, но мечтал использовать ее на что-нибудь более полезное и разумное, чем сопротивление воле товаби.
Впрочем, оснований для бунта не возникало. Андрей блестяще окончил школу с самым высоким среди выпускников коэффициентом ценности шестьдесят два, и товаби на радостях подарил ему маленький дом, приказал выбрать колледж и найти себе подругу. К дому было приложено разрешение на продажу, как, впрочем, и ко всем предыдущим крупным подаркам господина. Андрей был благодарен товаби за доверие и ни одного из его подарков не продал. Относительно колледжа указаний не было. То есть дери имел право выбрать любое высшее учебное заведение для homo passionaris. Он выбрал Университет Космических Исследований.
«Вообще-то это учебное заведение для Иных», — с сомнением помыслил для него господин.
«Там есть две группы для homo passionaris: астронавигация и безопасность исследований».
«А-аа. Тогда хорошо. И даже очень кстати. Это совпадает со сферой моих интересов последних тридцати лет».
Андрей знал, что выбирать.
«Астронавигация или безопасность исследований?» — поинтересовался господин.
«Обе».
«Это как?»
«Ну так. Одновременно».
«Я ценю твой энтузиазм, дери, но давай так. Сначала астронавигация, а потом посмотрим по коэффициенту ценности».
Дери! Господин ставил его на место. Андрей вздохнул.
«Хорошо, товаби».
Андрей не сразу привык к этим мысленным разговорам. Сначала он чувствовал себя очень неуверенно, словно для него реально существовали только фразы, сказанные вслух. Товаби шел ему навстречу и добросовестно проговаривал уже переданные мысли.
— Но вообще это непорядок, — всякий раз замечал он. — Господин не должен вслух разговаривать со своим дери. Зачем тебе имплантат ставили? Неужели ты думаешь, что только вместо паспорта? Тогда бы игра не стоила свеч. Поуверенней! Все ты правильно понимаешь.
Тем не менее, несмотря на все свои успехи в других областях, свободно мысленно общаться со своим господином Андрей научился только к двенадцати годам. Очень поздно! Но к окончанию школы эта проблема была забыта. Андрею уже казалось, что скоро он забудет и звук голоса товаби.
В отличие от колледжа, к будущей подруге Андрея товаби предъявил очень жесткие требования. Хотя и всего два. Во-первых, она должна быть homo passionaris и, во-вторых, ее коэффициент ценности не должен быть меньше шестидесяти.
Андрей не стал заморачиваться и привел в дом девушку homo naturalis с коэффициентом ценности двадцать три. Гнев товаби вполне соответствовал слухам о его суровости. Впрочем, буря осталась словесной, точнее мысленной, и не вылилась во что-то более материальное типа комнаты для наказаний.
«Я не буду пока наказывать тебя за ослушание, — заключил товаби. — Надеюсь, ты сам поймешь свою ошибку. Можешь развлекаться, но иметь детей от этой женщины я тебе никогда не позволю. Не смей портить мне генофонд».