Инженер слишком любил цифры
Шрифт:
В десять часов ему позвонили из уголовной полиции.
– Подождите, – крикнул он, – я запишу… Характерные зазубрины… несмотря на сплющенность, пуля точно такая же… Прекрасно, старина… Спасибо… Нет, это не открывает мне ничего нового, но необходимо как подтверждение… До скорого.
Он снова принялся за работу, полуприкрыв ставни, чтобы не мешало солнце. В половине одиннадцатого снова зазвонил телефон.
– Алло!.. Ах, это ты. Да нет, Роже, ты мне ничуть не помешал… Да, есть новости. Ты не зайдешь ко мне?… Если можно, прямо сейчас… Хорошо. Я жду!
На этот раз
– Привет, старина. Извини. Но мне надо было повидать тебя. Если тебе жарко, раздевайся.
– Ничего, – сказал Бельяр.
– Чего тебе налить? – спросил Марей. – Портвейна или виски?
– Виски.
Бельяр подошел к столу.
– Работа в полном разгаре, – улыбнулся он. – Это что?… Первая глава твоих воспоминаний?
– Просто обычный рапорт.
Марей отодвинул пишущую машинку, бумаги, поставил бутылку и стаканы.
– Я думал, ты в отпуске, – сказал Бельяр.
– Да разве с моим ремеслом можно позволить себе такое? – взорвался Марей.
Он постучал кулаком по лбу.
– Вот что мне хотелось бы отправить в отпуск. Хочешь не хочешь, само работает. И наступает момент, когда мне необходимо поделиться своим открытием.
– А ты открыл что-нибудь?
Марей плеснул виски, налил газированной воды. Он поднял свой стакан, в котором играла золотистая жидкость.
– Кажется, я все понял… или почти все, – прошептал он.
– Черт возьми! – насмешливо воскликнул Бельяр. – Ну что ж, твое здоровье.
Они выпили.
– Садись, – сказал Марей. – Тебе судить… Но прежде всего хочу сказать, что я ожидал чего-то в этом роде. Теперь я опираюсь на факты, я больше не строю на песке. Итак, все пули были выпущены из одного револьвера, это относится к той пуле, что убила Линду, и… к другой тоже.
– Другой?
– Да, к другой пуле.
– Подожди, – сказал Бельяр, – я что-то не понимаю… Ведь было всего три пули?
– Нет, четыре.
– Как это?… Сорбье, Монжо и… Линда. Три.
– Четыре. Только четвертая никого не убила… Она вонзилась в ствол глицинии – помнишь глицинию, которая обвивается вокруг ограды прямо напротив гостиной? После твоего ухода мне пришла в голову мысль, что убийца, должно быть, перелез через ограду. Я стал искать следы, которые он мог оставить… и нашел пулю… Случайность… я хотел сказать: счастливая случайность!
Марей невесело рассмеялся и залпом осушил стакан. Бельяр, сдвинув брови, разглядывал свой стакан.
– Не понимаю, – сказал он.
– А ведь все очень просто, – продолжал Марей. – Потому что это-то и есть улика, самая настоящая, и притом единственная с тех пор, как это началось… Вчера вечером стреляли два раза… обе пули в руках экспертов.
– Предположим, – сказал Бельяр.
– Да нет, тут нечего «предполагать». У нас в руках две пули. А в течение вечера я слышал только один выстрел… Понимаешь?… Пули – две. Выстрел – один. Каков же вывод?
– Вывод? – повторил Бельяр.
– Так вот, первый выстрел раздался до того, как я пришел, вероятно перед самым моим приходом. Этот-то выстрел и убил Линду.
Бельяр поставил на стол свой стакан.
– Подожди, – продолжал Марей. – Хорошенько следи за ходом моих мыслей. Разве на заводе, когда был убит Сорбье, произошло не то же самое? Свидетели услышали выстрел, но, может быть, был еще один, до этого…
Бельяр взглянул на Марея.
– Не понимаю, куда ты клонишь, – сказал он, – но ты забываешь главное. Вчера вечером, в момент твоего предполагаемого первого выстрела, которого ты не слышал, там находился я.
– Вот именно! – сказал Марей.
Комиссар открыл вторую бутылку воды, наполнил свой стакан. Он жадно пил с закрытыми глазами, не отрываясь, и от напряжения у него даже челюсть свело.
– Послушай, Роже… Я говорю с тобой не как полицейский… Со вчерашнего вечера я все прикидываю и так и этак… Чего бы я только не отдал, чтобы ошибиться. Но, к несчастью, я не ошибаюсь… Я не сужу тебя… Я просто пытаюсь понять… Ты ее любил… Ну да! Бог ты мой, да отвечай же!.. Конечно, ты ее любил.
Бельяр стоял перед ним, засунув руки в карманы, лицо его сразу осунулось. Марей пожал плечами.
– Все ее любили, – продолжал он тихо. – Даже я, старый сухарь, да если бы я жил подле нее, наверняка бы я… А тем более ты… Ты красив, обаятелен… Любишь жизнь.
– Молчи.
– Почему же… Ведь это правда! И она тоже любила жизнь. Я сразу почувствовал, что она задыхалась там, Сорбье… Ладно, чего уж там. Они не были счастливы друг с другом. Ты тоже не был счастлив.
– Чепуха.
Марей приблизился к Бельяру, положил ему руку на плечо.
– И ты осмелишься утверждать, что был счастлив? Зачем же тогда ты приезжал за мной на машине и мы ехали с тобой куда глаза глядят… Я уверен, что ты долго противился… теперь я в этом уверен. Видишь ли, я уверен даже, что именно она начала… Она сама позвала тебя на помощь… Как утопающая… Она догадалась, что и ты тоже плыл по воле волн…
– У тебя сегодня поэтическое настроение, – буркнул Бельяр.
Марей отпрянул.
– Ну что за дурак! – крикнул он.
Он в бешенстве обежал вокруг стола, схватил дрожащей рукой сигарету и закурил.
– Ладно, – сухо продолжал он, – уперся как осел. Ты упрям, а я еще упрямее. Раз ты боишься правды, я скажу ее вместо тебя.
Остановившись у окна, он задумался.
– Ты ей писал, – начал он не оборачиваясь. – Это в твоем характере. То, в чем у тебя не хватает духу признаться, тебе надо написать. И потом, такая любовь… такая любовь, мне кажется, должна изливаться в письмах. Особенно вначале, когда ясно осознаешь все препятствия, которые нужно преодолеть… Разумеется, ты ей писал до востребования. А Линда прятала иногда твои письма в сумочку. Чтобы перечитывать… И вот однажды одно из этих писем попало в руки Монжо, который всюду совал свой нос… Он подумал, что это может ему пригодиться… Я уверен, что не ошибаюсь, потому что этим все объясняется. Монжо вошел в силу. У него на руках козырь. И когда Сорбье выгоняет его, Монжо только смеется!