Шрифт:
Уже третий день шел, не переставая непрерывный, мелкий дождь. На улицах маленького городка, затерявшегося, где то между Москвой и Петербургом не было ни души, лишь изредка, поднимая фонтаны брызг, проезжали одинокие машины. Было прохладно, ветер хватал мелкие капли дождя и осыпал ими город то с юга, то с севера, то подумав, кружа со всех сторон одновременно. Особенно доставалось трехэтажному из красного кирпича пэ-образному зданию с начисто прогнившей железной крышей на самой окраине города, где начинались поля, лес, и дачные участки на спуске к красиво извивающейся довольно широкой реке. Территория института была огорожена забором, левая часть которого наклонилась во внутрь и упала бы, если бы не оперлась на один из складов, правая собиралась упасть, но оперлась на стоящие вдоль забора тополя, средняя же часть, вместе с воротами и деревянной проходной, еще стояла прямо, видимо выбирая – в которую сторону ей свалиться. Кирпичи на всех стенах были мокрыми и какими то черно-буро-малиновыми от орошавшего их со всех сторон совершенно безнаказанно дождя, из-за чего все здание выглядело каким-то нахохлившимся, как дворняжка и жалким. Единственное, что выглядело более-менее прилично, это большая вывеска перед входом, на которой золотыми, крупными буквами было написано название этой счастливой организации «НИИ СОС», что
– Ишь ты, – сказал один из рыбаков, сидящих на плотах, с которых прекрасно был виден огонек окошка в серой мгле, сплевывая на червяка, – чего-то сосункам не спится.
– Да у них это окошко постоянно горит, говорят, там какой-то отшельник поселился, – хрипло отозвался другой, нахохлившийся под плащом-палаткой.
И в этом этот совершенно неизвестный житель городка был совершенно прав. А отшельником этим был Сергей Викторович Рукалов, большой любитель именно таких сырых и промозглых дней, когда никто ему не мешал, оставляя его в уютной лаборатории наедине со своими мыслями и черным с белым брюшком котом Шустриком. В такие счастливые дни все работники этого крошечного институтика, притулившегося на границе городка и леса, за забором с колючей проволокой, старались под разными предлогами пораньше убежать домой, и Сергей на весь вечер и ночь оставался его как бы хозяином и смотрителем, не считая охранника на проходной дяди Вани. Хорошо ему думалось в такие дни о прожитой жизни, а ему было не много не мало, а уже пятьдесят семь лет, о прочитанных книгах, в голову совершенно неожиданно приходили решения задач, которые ранее не решались месяцами. Должность его в институте называлась начальник лаборатории, в подчинении у него находились два человека, а на двери, под повернувшейся вверх ногами, видимо от старости, цифрой тридцать один , из за чего все в институте их называли « тринадцатый отдел», была прикреплена табличка: «Лаборатория внедрения и испытаний изобретений». Отчего номерок тридцать один переворачивался, шут его знает, но вся борьба обитателей лаборатории с ним закончилась их полным поражением, второй же гвоздик никто не прибивал из принципа. Одолеть упрямый номерок было делом чести, но:
– Видимо здесь действуют обстоятельства непреодолимой силы, – высказал общее мнение Дмитрий Николаевич, один из ее сотрудников и, как ни странно, все на этом и успокоились.
« Куда нам против непреодолимой силы, – видимо подумали они».
И только охранник дядя Ваня, во время ночных обходов, подходя к двери угрюмо, пару минут посмотрев на перевернутый номерок, грозил ему кулаком и произнеся одну и ту же фразу:
– У-у, сволочь, – отходил с несколько испорченным настроением.
В лабораторию Сергея попадали не столько доведенные до логического завершения изобретения, а скорее идеи, нечто эфемерное, некий полет мыслей институтской братии, которые ему, инженеру-исследователю Сергею Рукалову предстояло довести до ума и воплотить все эти навороты в металле, в виде работающей модели. Надо отдать должное, многие из идей, по крайней мере, большинство, принадлежали самому Сергею, что начальству нравиться не могло.
– Можно подумать, что этот институт создан для потакания прихотям Рукалова, а не наоборот – ворчало оно… это начальство.
Поэтому, безусловно нуждаясь в его мозгах и знаниях, тем не менее, потихоньку задвинули его подальше, под молчаливое одобрение большинства, подальше с глаз долой, в самый отдаленный конец института. На третий этаж, по металлической лестнице направо, за железную дверь с упрямым номерком, в созданный специально для него отдел, который назывался раньше просто: « лаборатория по ремонту вышедшего из строя оборудования и оснастки», в помещение из трех малюсеньких комнат в два окна с двумя сотрудниками. В результате этих пертурбаций все уже давно путались, называя их: то отделом, то лабораторией, а начальника этой структуры – то завлабом, то начальником отдела. При этом Сергей одинаково благосклонно отзывался на все, присваемые ему звания и должности, на что начальство опять ворчало:
– А ему что, его варнака хоть директором назови, хоть президентом, он и на это отзываться будет.
Само начальство, фактически руководившее институтом, состояло из двух людей : директора, кандидата технических наук Полонникова Станислава Петровича и его зама по хозяйственной части Горыныча, как его все величали. Был еще и внештатный, третий член этого триумвирата, по крайней мере, так шептались в городе, мадам Полонникова, но это было абсолютно бездоказательно. Сам Полонников был типичный советский управленец, поздней стадии Советского Союза, плавно перетекший как лужа в заготовленный для нее объем определенной формы, и ставший типичным российским управленцем. Каждый человек имеет свой талант: один в музыке, другой в токарном деле, третий в хозяйствовании на земле. Так вот, в отличие от них, Полонников обладал сразу двумя талантами, тут надо сказать, что природа на него не поскупилась. Первый его талант заключался в феноменальном нюхе на малейшие лазейки для своего карьерного роста, второй талант в удивительном умении дружить с нужными людьми и обрывать дружбу с теми, кто себя исчерпал и выдохся при беге по карьерным лестницам. Ну а то, что он к своим шестидесяти годам оказался всего лишь директором малюсенького института, ну так что тут можно сказать, ведь помимо этих талантов надо иметь и другие хотя бы способности, а вот с этим уже были трудности. Впрочем, надо честно сказать, что летал наш орел, и летал высоко, недаром у него в кабинете висит фотография, где они вместе с Ельциным Борисом Николаевичем, что- то обсуждают на фоне одной из частей ракет, производимых в оборонном институте, возглавляемом в те годы Полонниковым. Трудно сказать, о чем они разговаривают на этой фотографии, во всяком случае, Сергей утверждает, что кандидат технических наук Полонников болт правильно нарисовать не может. Так что, может, они говорили что ракета не в те тона раскрашена или, может быть, какой они вечером шашлык жарить будут, это никому не известно, но факт остается фактом – к концу его деятельности, этот оборонный монстр не только ракетные детали делать не мог, но и территория его оказалась застроена многоэтажками для новых москвичей, а его директор сказочно обогатился и стал долларовым миллионером. Опять же, все это абсолютно бездоказательно, потому что, им сразу заинтересовалось ФСБ – но походило ФСБ по территории бывшего оборонного института, походило, поковыряло палочкой в грязи из котлована, для строящейся на этом месте многоэтажки и сказало:
– Нет, никаких признаков нарушений мы здесь не наблюдаем.
И полетел оправданный и незаслуженно оклеветанный Полонников, хоть и с понижением, но все же опять, директорствовать в уже знакомый нам институтик, в маленьком городишке между Москвой и Петербургом и даже не увидел, как старый, заслуженный чекист, погрозил ему вслед кулаком и произнеся знакомую фразу:
– У-у, сволочь, – плюнул и пошел прочь.
– Институт очень понравился Полонникову, хоть масштабы были и не те конечно, но относительная близость к обеим столицам, нахождение его за колючей проволокой, что говорило о защите его со стороны государства, наличие бюджетных денег, приятно взволновали, несколько потрясенные чувства нового директора. Сразу захотелось снова жить, дышать свежим воздухом, ум снова захотел творить, создавать новые схемы удовлетворения своих потребностей. Странно конечно, но этот человек, только что успешно разваливший один из институтов оборонки, совершенно искренне не осознавал этого и считал, что он еще не все сделал для своей родины, и что он еще не так стар, и еще успеет сфотографироваться и с Путиным. С его приходом жизнь в институте забурлила, не в виде конечно фонтана идей, или там повышения выпуска новых образцов, а просто забурлила, как будто в лужу опустили шланг от воздушного компрессора. На Сергея, конечно, новый директор обратил особое внимание, нюхом почувствовав, в каких областях он может ему пригодиться. « Неплохо бы его озадачить написанием моей докторской диссертации, – не раз думал он». Но довольно быстро определил, что на Рукалова где сядешь, там и слезешь. Тот совершенно не собирался писать ни для кого никакие диссертации, и заставить его не было никакой возможности в силу того, что мог просто плюнуть и уйти, не зайдя даже попрощаться к начальству. Со временем, самой заветной мечтой директора, при встрече со своим завлабом стало сделать равнодушный вид и небрежно бросить: « Мой институт больше не нуждается в ваших услугах, за расчетом можете пройти в бухгалтерию». Мечта была, конечно, высокая и светлая, как и вся натура Полонникова но, абсолютно несбыточная, в силу завязки всех тем института на идеях, подсказках, предположениях и, в конце концов, на прямых разработках Рукалова. Это было невыносимо… для такого эстета, как новый директор и он, постепенно, пошагово, переместил его подальше от себя, на самый конец институтского корпуса, под самый чердак, где с утра до вечера было слышно воркование голубей.
– Ну что ж, подальше от начальства, поближе к Богу, – произнес Сергей своим сотрудникам, внимательно смотря на текущие по стенам мокрые дорожки после дождя, стоя посреди выделенного ему под лабораторию помещения. О сотрудниках его тоже нужно было бы сказать пару слов. Старшим, был инженер Дмитрий Николаевич, еще не старый шестидесятилетний мужик с красным носом алкоголика и большим любителем женского пола. На этом заканчивались его отрицательные качества и начинался целый вал положительных, из которых самыми важными, по мнению Сергея, были порядочность, честность, ум и интуиция инженера – исследователя, сродни таланту. Он отлично разбирался в электрике, механике, да и в чем он только не разбирался и не имея высшего образования обладал явно выраженным инженерным и изобретательским мышлением. Токарил, фрезеровал, сверлил, паял, в общем, руки его были постоянно заняты. В молодости хорошо боксировал, хоть и на любительском уровне и увлеченно занимался мотокроссом. Однажды, несясь на мотоцикле, ночью, по совершенно незнакомой гравийной дороге, на полном ходу ухнул в огромную, оставленную дорожными рабочими яму, вылетел из седла, ласточкой пронесся над обочиной и головой, со всего маха треснулся в ближайшее дерево, вспугнув целую стаю ворон. В результате серьезной травмы головы, начались сильные головные боли. Врачи дали ему инвалидность и сказали, что с институтом, в котором он отучился едва год, надо немедленно заканчивать и вообще, побольше лежать, и поменьше ходить. Он молча выслушал, всю ночь не спал, обдумывая, и на следующий день побежал, сначала очень – очень медленно и недалеко, а через несколько лет проделывал многочасовые пробежки по лесу вокруг своего городка, чем совершенно излечил мучившие его несколько лет головные боли. А вот институт закончить так и не удалось – нужно было зарабатывать на жизнь и кормить семью. Вторым и последним сотрудником Сергея был тридцати двухлетний Илья. Парень закончил технический вуз, был способный и толковый инженер, правда, с некоторой ленцой, во всяком случае, руками работать не очень любил, но обладал хорошей памятью, много знал и на основании этого самого много знания и малой опытности, считал себя личностью выдающейся, пропуская вперед себя только Сергея Викторовича. Вот и все, что пожалуй в двух словах, можно было бы сказать о маленькой Сережиной группе, самом институтике, в котором трудилось чуть более сотни человек с высшим, или средним техническим образованием и их замечательном директоре.
ГЛАВА 2
Два дня назад, в субботу, точно, это было в субботу, в такой же моросящий мелким, противным дождем день, когда на улице не было ни души, Сергея на пешеходном переходе чуть не сбила машина. В почти уже перешедшего дорогу Сергея легонько ткнулась золотистого цвета Ауди и виновато остановилась, изображая своим видом полную покорность судьбе. Тем не менее, его слегка качнуло на припаркованный у обочины черный, весь в грязи Мерседес, отчего, пытаясь облокотиться на капот, его рука поскользнулась и проехала по нему, оставив длинную дорожку. Из машины выскочил невысокий, рыжий, кучерявый, постарше его джентльмен и бросившись к Сергею озабоченно осматривавшему свой испачканный к чертям собачьим рукав закудахтал, суетливо осматривая его со всех сторон, поворачивая его из стороны в сторону и одновременно помогая отряхивать рукав куртки:
– Да как же это я не уследил, простите меня, простите меня, если сможете. Немедленно, слышите, немедленно садитесь в мою машину, поедемте, поедемте со мной, я вас отвезу в лучшую больницу, садитесь без возражений.
Причитал он так, что Сергею даже стало неловко, захотелось сесть к нему в машину и ехать куда повезут, вообще, надо сказать, что он был стеснительным человеком и очень не любил такого вот рода бытовые неприятности. В это же самое время из подъезда дома выскочил здоровенный бугай в синем трико с отвисшими коленями и мельком глянув на капот своего авто немедленно набросился на кучерявого.