Инженеры

Гарин-Михайловский Николай Георгиевич

–  Это какую сумму составит? - спросил Карташев.

–  Это составит тысяч двадцать.

–  Допустим, что я взял у вас эти двадцать тысяч. Будем считать, что они по пяти процентов в год дадут мне тысячу рублей. Но, если узнают, что я взял у вас эти деньги, меня прогонят и больше на службу не примут. Какой же мне расчет, когда я уже получаю теперь три тысячи шестьсот рублей в год?

–  Во-первых, никто же не узнает...

–  Вы первый расскажете... Теперь, конечно, нет, а когда дело кончится, вы скажете: за

что этот человек вытащил у меня из кармана двадцать тысяч? И вам будет досадно, и вы всем скажете. Как же иначе всегда все знают: такой-то инженер вор, а такой-то не вор. Нет, господин Ратнер, вы сами видите, что не выгодно для меня ваше предложение...

–  А сколько же вы бы хотели?

Карташев рассмеялся.

–  Ну, миллион.

–  Миллион? когда всего дела на триста тысяч?

И Ратнер презрительно рассмеялся.

–  Ну, вот видите, - сказал Карташев, - и не сойдется наше дело. А давайте лучше так: все, что законно, я вам и так сделаю, а незаконно ни за какие деньги не сделаю.

–  А я о чем же прошу? - ответил угрюмо Ратнер.

Как ни старался Карташев быть беспристрастным при обмере, Ратнер оставался недоволен и жаловался Сикорскому, требуя обмера в присутствии его, Сикорского.

Сикорский с унылым лицом выслушал Ратнера и, опустив углы рта книзу, сказал, разводя руками:

–  Хорошо.

Карташев рассказал Сикорскому о предложении Ратнера.

–  Я его проучу, - сказал угрюмо Сикорский.

И действительно, по обмеру Сикорского вышло на два процента меньше, чем у Карташева.

Ратнер только возмущенно развел руками.

А Сикорский сказал ему:

–  Утешьтесь тем, что это всего на три тысячи рублей, и таким образом у вас в кармане осталось из тех денег, которые вы предлагали, семнадцать тысяч рублей.

–  Я никому ничего не предлагал, - резко ответил Ратнер, - и буду жаловаться Полякову.

–  Это ваше право, как право Полякова отдать вам хоть все свое состояние.

–  Ну, знаете, что я вам скажу, - говорил Ратнер, пряча квитанцию, - от таких инженеров Поляков только разорится, потому что у таких инженеров могут работать только мошенники...

–  Вон, негодяй!!! - завопил вдруг Сикорский, бросаясь на Ратнера, но Ратнер был уже у дверей.

–  Ох, как испугался! - смерил он с ног до головы маленького Сикорского и, выйдя, хлопнул дверью.

–  Дайте телеграмму, чтобы сейчас же выслали сюда двух жандармов, и пусть бессменно дежурят здесь в конторе.

Пришла очередь обмерять и рядчика Савельева.

Карташев, при всей своей неопытности, видел, что дело Савельева не из важных. Кормил он своих работников на убой и в этом отношении был выше всех подрядчиков. Но работы его были не из выгодных, - мелкие насыпи, без выемок, где оплачивался каждый куб вдвойне, почти без дополнительных работ, как-то: нагорные канавы, углубления русл и прочее.

Чем ближе подвигалось

дело к концу, тем грустнев становился Савельев, тем почтительней становился он с Карташевым, смотря на него с мольбой и страхом.

Когда Карташев приехал к нему с обмером, он, стоя без шапки, сказал с отчаянием:

–  Вся надежда только на вас.

Карташев смущенно ответил:

–  Я сделаю все, что могу.

И начал обмер.

Целый день продолжался обмер. Уезжая, Карташев сказал:

–  Обмер я передам завтра в контору дистанции.

А Савельев, как на молитве, кивая головой, молил:

–  Не оставьте несчастного, господин начальник.

С сжатым сердцем уехал от него Карташев, предчувствуя драму.

Приехав домой, Карташев сейчас же засел за подсчет и еще в тот вечер передал итоги Сикорскому.

Савельев на другой день явился за расчетом.

–  Триста двенадцать кубов у вас, - сказал ему Сикорский, - по три рубля...

Савельев сделался белым как мел и даже качнулся.

–  Помилуйте, господин начальник, - зашевелил он побелевшими губами, за три месяца харчей только вдвое больше вышло... Не может этого быть: ошибка тут вышла...

Сикорский сделал гримасу и сказал:

–  Вы что ж, проверки хотите?

–  Пусть сами Артемий Николаевич проверят: они ж, наверно, не захотят обидеть несчастного человека.

–  Хорошо, я скажу ему.

Подъезжая в тот вечер к дому, Карташев увидел темную фигуру у своих дверей.

–  Кто?

–  Я, Савельев.

–  Заходите.

Савельев вошел вслед за Карташевым в темную комнату и повалился на колени.

–  Не погубите, Артемий Николаевич, не погубите! Не может быть, что всего триста кубов наработано. По народу не может быть меньше тысячи кубов, и то только-только вчистую выйду...

–  Встаньте, встаньте, - поднимал его Карташев.

Но Савельев грузно сидел на своих коленях и продолжал:

–  Я был у начальника дистанции, он разрешил вам перемерить меня, я нарочито его самого не звал: не погубите, Артемий Николаевич! Ведь пропал я совсем!

–  Я завтра же перемеряю. Конечно, может быть, я и ошибся...

Савельев встал с колен. От отчаяния он перешел к надежде. Он заговорил облегченно:

–  Ох, ошиблись, ошиблись, Артемий Николаевич, и, бог даст, завтра все исправите.

Карташев протянул ему руку и вдруг почувствовал в своей руке бумажку. Это была вчетверо сложенная десятирублевка.

Сердце его тоскливо сжалось.

–  Нет, нет, господин Савельев, не нужно, совершенно не нужно. Вот вам крест, что я и без этого сделаю все, что могу.

Савельев растерянно прошептал:

–  Простите Христа ради, - и вышел из комнаты.

Тяжелое, тоскливое волнение охватило Карташева.

–  Сам виноват, сам виноват, - твердил он в отчаянии, идя к Сикорскому.