Иоанн Грозный
Шрифт:
Евфимия тоже беспрестанно оглядывалась. Принц ничего не слышал, она – да. Внезапно девица приостановилась и жестом приказала Магнусу молчать. Он подошел к ней вплотную, гораздо ближе, чем во время аудиенции при царе. Ощутил жар тела. С затуманенной желанием головой, полуосознанно Магнус потянул деву к себе за рукав. Обладая подвижным темпераментом, принц едва сдерживался, чтобы не бросить деву на землю и не овладеть ею силою, как поступал с крестьянками. Евфимия отпихнула его. Магнус развернулся на звук хрустнувшей ветки и заметил, что остановило ее. Недалече на склоне ложбины неприметный юный придворный царя, тот, что носил за ним в суме шапку и посох, просительно замер на коленях перед какой-то прелестной барышней. Магнус только осваивался с местным наречием, самих поз было достаточно понять куртуазность открывшейся ситуации. «А эти московиты не чужды светских интрижек», - подумал принц. – «Их двор не так хмур, как пугали». Годунов вытащил кинжал. Магнусу стало страшно любопытно, зарежет он себя или девицу.
В ложбине Магнус опять расслышал неясное шевеление. Чья-то третья голова явилась над туманом, помимо его и Евфимии. Магнус на шорох направил стилет. Тревога была ложной. К ним шла ожидавшая младшая сестра Евфимии - десятилетняя Мария. Магнус поразился предусмотрительности невесты, обеспечившей себя свидетелем. Он приглядывался к Марии, ища в хрупкой девочке признаки пола. Она была еще столь неоформлена. Белое льняное платье ее сливалось с туманом, индифферентный детский взгляд и розовые, едва намеченные губы выглядывали из молока воздуха, как нечеткий рисунок в живописной головоломке, где среди лесных ветвей и вилюжек надо разыскать фигуры людей, очертанья птиц и животных. Против сестры Евфимия в розовом сарафане. усыпанном речным жемчугом кокошнике смотрелась ясно, строго, чуть угрожающе. Она вдруг горячо заговорила, не менее живо, как перед тем Борис перед неизвестной Магнусу дамой. Если б Магнус понимал! Евфимия, казалось, входила в его трудности, говорила неторопливо и громко. Четко, отдельными короткими предложениями. Мария кивала сестре. Слова ее производили на нее большое впечатление. Магнус галантно улыбался. Он ждал, когда кончится, по-видимому, характерное для восточной нации словоизвержение, чтобы перейти к приятному. Желание, вскормленное воздержанием от начала похода окончательно раздавило его. Он, не стесняясь Марии, хотел овладеть своей невестой при ней.
По берегу звенящего ручья Евфимия вывела Магнуса к Волге, и здесь со слезами на глазах в лучах низкого резкого багрового солнца рассказала ему, как убил царь ее родителей.
Разгневался царь на государство. Лютовал, казнил. жертвы жили как покорные агнцы, жертвоприношения часа дожидавшиеся. Обязаны были соглашаться, принимать возглашаемый с трона смысл в ненужных гонениях, на заседаниях быть с лицами веселыми, бодрыми, христианскими. Выражение печальное, осанка стесненная служили виной. Басмановы и Грязные, Малюта и Вяземский показывали царю на унылые фигуры важных бояр, шептали: «Вот твои недоброхоты! Вопреки данной присяге живут они адашевским обычаем, сеют вредные слухи, волнуют умы, хотят прежнего своевольства». Не ожидая, что буря обратится на них, направляли ветер на своих личных соперников. Уже спешили убивать оговоренных в домах, на улицах, в имениях, храмах и монастырях. Алтари не укоряли долее Отсекали головы, приносили к ногам царя, с злой насмешкой сапогом их отталкивающим. Жгли на сковородах, вбивали иглы под ногти, сжимали стопы испанскими сапогами, мучили капающей водой на обнаженное темя.
Дошла очередь и до Владимира Андреевича. Навет состоял в том, что принимал он недовольных в московском доме своем во время царской болезни, медлил клясться в верности младенцу Димитрию, позже рано усопшему. Другие сыновья, Иван и Феодор, тогда не родились. Молчали про главную претензию: Владимир Андреевич был двоюродным братом государя и находился в разуме, в отличии от родного брата царя Юрия, а потому мог заместить его. И клеветники ровняли Владимира Андреевича с Шемякой, ослепивший и согнавший с трона прадеда Иоанна, своего кузена Василия.
Еще выделил царь брату, отцу стоявших перед Магнусом девочек, большое место в Кремле для нового дворца великолепного, одарил городами Дмитровом, Боровском, Звенигородом, но уже жалел и забирал в обмен Верею, Алексин и Старицу. Не верил, что новые поместья умерят наследственное честолюбие подозревавшегося в стоянии за старину двоюродного брата. Два года назад, собирая войско в Нижнем Новгороде войско для защиты Астрахани от турок и крымчаков, дядя вверил отцу полковое верховенство. Владимир Андреевич с нами, с семьей, отправился в Нижний через Кострому, где жители и духовенство встречали его с чрезмерной пышностью, любовью и честью: хлебом-солью, земными поклонами. Глядели на него с надеждой и искательством. Дядя Иоанн позавидовал той встрече, от него подчас прятались, подозревал грозную искренность в народном умилении. Нижегородских начальников вызвали в Москву и, придравшись в перерасходе и воровстве средств на неумеренную встречу, казнили на Болотной площади. Наше семейство поворотили с пути, окружили опричниками, пригнали в деревню Слотин под Александровой слободой.
Отец не отбрасывал веры в братскую любовь. Держался великодушно, с достоинством. Вдруг к нашим тюремщикам скачет сотня всадников. Все с обнаженными саблями, как на битву, окружают деревню. С ними – дядя. Он сходит с коня, идет, с нами не здороваясь, в отдельный дом. Туда по очереди вводят и нас вместе со слугами и домочадцами. Василий Грязной и Малюта Скуратов объявляют отцу, что он умышлял на жизнь венценосного брата. Представляют уличителя, царского повара, которому батюшка будто бы выдал деньги и яд на умерщвление Иоанна Васильевича. Нас с сестрой держат в сенях до разбора. Мы ревем и молимся. После доклада свидетелей, клеветников, отца и мать с двумя нашими братьями вводят на суд к государю. Все четверо падают к его ногам, клянутся в невинности, просят пострижения. Дядя холодно отвечает: «Вы хотели умертвить меня ядом, пейте его сами!» Иноземец Бомелий подает смешанную отраву. Батюшка пить отказывается. Мамаша, урожденная Одоевская, осушает слезы и говорит с твердостью: «Не мы себя, но мучитель отравляет нас. Лучше принять смерть от царя, нежели от палача».
Родители простились. Отец благословил сыновей и нас, сестер, осушил чашу с ядом, наведенную чародеем Бомелием. Вслед за отцом пили отраву мама и братья. Яд действовал не сразу, длил мучения. Дядя Иоанн позвал наших боярынь и служанок, с нами ехавших. Вбежала и я с Мариею. Дядя указал на корчившиеся трупы наших, отца и матери, братьев, отходили они с выкаченными глазами, пеною на губах, сказал: «Вот трупы моих злодеев! Вы служили им, но из милосердия дарую вам жизнь». Дядя со своими присными ждал, что все упадут ниц с покорной благодарностью. Но мамки и слуги наши отвечали: «Мы не хотим твоего милосердия, зверь кровожадный! Растерзай нас! Гнушаясь тобою, презираем жизнь и муки!» Тогда дядя велел обнажить женщин и расстрелять во дворе стрелами. Бабку же мою Евфросинию, названную главной в подбивании мягкосердечного моего отца к несогласию с Иоанном Васильевичем, опричники утопили в реке Шексне вместе с ее товаркой, другой инокиней, добродетельною Александрою, невесткой дяди. Я и Мария все видели… Мама выжила. Когда ходил ты по двору, в дальнем тереме мог видеть лицо ее, несчастиями и болезнью искореженное. Ненавидит всей силою души она дядю за мужа, сыновей и свекровь, загубленных. Не выходит из терема, и на приезд дяди закрыли ее.
Евфимия скорбно заплакала, Мария вторила ей. Не зная языка, Магнус не понял рассказа. Названные Марией имена блистали маяками во тьме ужасного детского воспоминания. Магнус глядел косо, чувствовал себя поставленным в положение весьма неловкое. Солнце, не тронутое человеческими страданиями, поднималось из-за леса, окрашивая реку в пурпур, прогоняя безуспешно цеплявшуюся за воды утреннюю синеву. Поднялся ветерок. Принц ежился. Евфимия не окончила истории. Она продолжала, вытерев слезы концом цветастого платка, гревшего покатые плечи.
Не отыщет Магнус девицы красивей и покладистой ее, пусть обойдет землю от края до края. Евфимия тряхнула косой, повернулась, шевеля бедрами. И вдруг опять брызнула горючими слезами. С сестрой они пали принцу в ноги, молили не тянуть со свадьбой, не брать на душу грех перемены уговоренного. Магнус поднял девиц с колен, так и не понимая, о чем его просят. Он слышал слова, где гласные перемежались согласными, речь, бедную звуками носовыми, гортанными или шипящими. Ему неведомую горькую песню на два голоса спели. Он должен в чем-то помочь девушкам, но в чем – не догадывался. Безусловно, уговор есть уговор. Московский царь покоряет и отдает под его корону Ливонию, он в ответ женится. Как можно по-иному? Дайте срок. Но Евфимия боялась, что ее обманут. Мария же страдала за сестру. Захлебывающейся скороговоркой Евфимия живописала, какой страшный зверь их дядя. Вот он убил отца и бабку, а теперь, измываясь, будя мучения, назначил скоморохам дать зрелище, где повторит убиение. Мало того, требует, чтобы они с сестрой изобразили самих себя прежних. Вновь глядели на убиение, скоморохами разыгрываемое, вновь печалились, вновь к изворотливой дядиной добродетели бесполезно взывали. Евфимия обещала руки на себя наложить от позора, но не сделает, если Магнус поклянется от нее не отступиться. Она знает московских людей: многое тут делается ему, иноземцу напоказ. Пусть скажет он, что не желает представленья. Пусть скорей увезет ее с сестрой из этой отвратительной страны, где каждый куст пропитан для них чудовищным воспоминанием. Евфимия указывала на себя, потом - на принца. Соединяла руки. Магнус прижал кулак к сердцу и выдал пламенный взгляд. Намного проще воспринимал он происходящее. Постыло мне тут! – кричала Евфимия. Не радует земля, плодородие полей и садов. Не люба и эта русская река великая. Утопиться! Не жить! Задушиться! Не могу выносить дядю-убийцу, претит мне улыбкой отвечать на его улыбки. Мнимо признавать вину отца.
Замечая растерянность принца, Евфимия что-то шепнула сестре. Та не противилась. Ошеломив Магнуса, обе поспешно скинули платья. Обнаженная Евфимия со слезами на глазах клялась, что коли возьмет Магнус ее в жены законные и увезет из ненавистной Московии, она готова, взяв в спутницы сестру заграницу, всякий раз возводить ее на ложе принца, когда кровавые месячины или беременность не позволят самой исполнять супружеский долг. Стоя перед двумя голыми девицами, одна из которых была в развитии девственных форм, другая же – совсем ребенок, Магнус прилип взглядом к женской коже, омываемой резкими косыми лучами восходящего светила. Проступали ранее не замеченные поры, заревой холод пускал мурашки. Гусиная кожа, красные носы, щеки со следами засохших и свежих слез тушили желание принца. Он не хотел девиц сирых. Недоумевал: весь смысл предыдущего словоизвержения в подготовке к теперешней демонстрации? Естество Магнуса не было готово взять дары девиц прямо сейчас. Перед принцем стояли не девицы, но жалкие несчастные существа. Их горе убило его желание.