Иоанн Мучитель
Шрифт:
— Тогда почто палить? — не понял Иоанн.
— Вот мы и мыслим — выманивают тебя государь из палат твоих. Потому и жгут Арбат, что он рядом. Ведают, что не утерпишь ты, отважишься на пожар выехать, дабы присмотреть, как там его тушат, — вновь взял слово Андрей.
— И кому ж я поперек дороги встал? У кого мысль ворохнулась на божьего помазанника руку поднять?
— Так это ведь ты для Руси помазанник. Для иных прочих, прости уж за дерзость, ты не более, яко властелин, кой на их державу умышляет, а таковых ныне в Москве изрядно.
— Так опросить надобно, проверить всех. Вы ж на то тут и поставлены.
— Тяжко, —
— А он их ни в какую не дает, — вновь не утерпел и встрял младший Щелкалов. — Сказывает-де, мол, посольские людишки — не нашего ума дело, и разбоем умышлять им несподручно. Тут, мол, надобно из своих искать, а не иноземцев в кознях обвинять.
— Вообще-то он тоже прав, — задумчиво произнес Иоанн. — Им оно и впрямь не с руки.
— Самим — нет, — возразил Андрей. — И мы с братом не верим, будто кто из них с кресалом по Арбату бегает. Но ежели злато в калите есть, то и подговорить можно. Вспомни, государь, яко круль Казимир супротив твово деда покойного умышлял, и сам поймешь, что мы с братом дело глаголим.
О том, что тогда произошло, царь слышал лишь краем уха. Вроде бы польский король Казимир подослал к его деду Иоанну Васильевичу князя Ивана Лукомского, тоже исконного Рюриковича. Подослал не просто, но с коварным умыслом убить или отравить. Лукомский поклялся исполнить, для чего прибыл в Москву якобы попроситься к Иоанну Васильевичу в службу. С собой в Москву он привез яд, приготовленный в Варшаве, и, будучи обласкан, как перебежчик, действительно был принят великим князем. Каким образом и кому удалось проведать истинную цель его приезда, царю не рассказывали — наверное, и сами не знали, — но оно и не важно. Главное, что когда его взяли под стражу, то сразу нашли яд. Несостоявшийся отравитель кончил плохо — его вместе с пособником, толмачом поляком Матиасом, сожгли в клетке на берегу Москвы-реки.
А Андрей не унимался, продолжая жаловаться:
— Тут ведь всякое может приключиться, потому и искать татей повсюду надобно. Из головы ни единого следочка выбрасывать негоже. К тому ж на тех из татей, кто ныне в Москве обретается, мы с брательником такой бредешок накинули — со всеми уж по-свойски покалякали. Васька и вовсе вполглаза последние три дня спит — по полночи из Пытошной не вылазит, чтоб самому дознаться.
— И что?
— Чистые они, государь. Так, по мелочи стянуть что-нибудь или, как они сказывают, на сухом бережку рыбки половить — это одно, а избы жечь… Чай, не дураки какие — беду на себя накликать. Ведают, что за такое не кнут — плаха уготована, а они на нее не торопятся. Остается иноземный люд, но тут Висковатый надобен, а он чванится.
— Ох не любишь ты его, Ондрюша, — усмехнулся Иоанн.
Старший брат потупился, но ненадолго. Вскинув через несколько мгновений голову и глядя прямо в глаза царю, произнес:
— А за что мне его любить? Чай, не сват, не брат. Умен — то да. Но и меня с братом поучать не надобно. Сиди у себя в Посольском, чистюля, а в наши дела не встревай, — вырвалось у него накопившиеся против Висковатого раздражение. — Иноземные державы и прочие важны — кто бы спорил, одначе заноситься тоже не след. Я так мыслю, что когда внутри державы нестроение, да тати шатучие середь бела дня грады палить примутся, то и ему не в пример тяжельше с послами говорить станется, так что и мы — не пятое колесо в телеге.
— Ладно, — махнул Иоанн. — Ищите. А Ивану Михайловичу объявите, что списки дать надобно и на то воля моя царская. Щепа-то хворает все? — закончил он насмешливо.
— Аккурат перед твоим приходом, государь, за брюхо ухватился да к себе на подворье подался, — пояснил Андрей.
— А чего ж не болеть, коль у него в помощниках такие подьячие. Видать, скоро на покой отправлять придется, — вздохнул Иоанн притворно. — Уж больно часто недужить стал. Еще годок-другой, так глядишь и отпевать придется, да думать, кого на его место ставить. Хотя чего тут думать, когда будущий дьяк передо мной стоит.
Братья переглянулись. Василий, не в силах сдержать радости от такого явственного намека, даже ткнул в бок старшего. Андрей отреагировал поспокойнее, лишь уши порозовели от волнения. И вдруг, как гром с ясного неба, раздался убийственный голос царя:
— Ну что, управишься с разбойным приказом, Василий, коли я тебя на него поставлю?
Братья вновь переглянулись — на сей раз оторопело. То ли послышалось им, то ли государь шуткует, назвав имя младшего. Но отвечать надо, а что?
— Благодарствую за ласку, царь-батюшка, — склонился в низком поклоне Василий. — Послужу, как сумею, токмо оно, конечно, на все твоя воля, а мне свому старшому брату дорогу заступать не гоже. Да и он такой порухи от тебя не заслужил.
— А ты Андрей Яковлев, чего молчишь? — повернулся Иоанн к оцепеневшему старшему.
Тот вздрогнул, очнулся и с видимой натугой произнес:
— На все воля твоя, государь. А коль Ваську поставишь — мыслю, управится он.
— Не забижай брата, царь-батюшка, — вновь тихо протянул младший. — Ведь верой и правдой…
— Да никто его и не забижает, — усмехнулся Иоанн. — Сказываю же — не столь много у меня таких людишек, как вы, чтобы обоих на одном приказе держать. Думаю, пришло для твоего брата времячко дале шагать. Казенный приказ ему ни к чему — там и у Фомы Головина рука крепкая, а вот Разрядный — самое то.
Андрей от неожиданности икнул. Это что ж получается — ему, худородному, царь все «отечества» доверит? Учнут князья Лобанов-Ростовский с Катыревым-Ростовским местничаться, а разбирать их дело даже не боярин станет, а он — Андрей Щелкалов, простой подьячий. Или нет, дьяк. Ну да все равно. Как ни назови, а все едино — худородный. Ох и почет, ох и честь! Это ж ему теперь сплошь и рядом не с татями чумазыми — с самыми именитыми дело иметь. А они, про спесь позабыв, к нему не иначе как Андрей Яковлич обращаться станут. И он с маху бухнулся перед Иоанном, стукнувшись обеими коленками о сосновую половицу.
— Отслужу! — взвыл в голос.
— Зело, — спокойно ответил Иоанн. — Токмо сделаем так. Указ о сем ныне же велю отписать, не мешкая, но уговор — Разбойный приказ покинешь, когда поджигателей словишь. Мыслю, что Разрядный приказ и подождать седмицу может, чай, спешных дел там нет. А как прекратят тати град палить, так ты сразу и уйдешь. Добро ли?
— Сыщу, государь, непременно сыщу! — заверил Андрей, не поднимаясь с колен.
— Ну и славно, — кивнул Иоанн, направляясь к двери. — А на Ивана Михайловича зла не держи. Памятуй лучше о том, что к сему указу он печать будет прикладывать, — и посоветовал: — Токмо ныне на Арбат не хаживай, не то там и поджигатели не понадобятся — одни твои ухи такой пал учинят, что пол-Москвы сгорит.