Иоанна I

Голдстоун Нэнси

При всей своей страстности Екатерина показала себя практичным переговорщиком, осознающим политические реалии. Далее в том же письме она попыталась если не склонить Иоанну на сторону Урбана, то хотя бы устранить влияние королевы Неаполя на конфликт, написав:

Если Вы считаете, что не разбираетесь во всех этих вещах, почему бы Вам хотя бы не оставаться нейтральной? [392]

Екатерина прибыла в Рим в ноябре. Будущая святая прекрасно понимала, что, по крайней мере, нетерпимость Папы отчасти ответственна за ситуацию, в которой он сейчас оказался. В своем первом письме к нему, в самом начале его правления, Екатерина указала на необходимость дипломатичности и умеренности. "Действуйте с благосклонностью и спокойным сердцем, — писала она, — и ради Иисуса немного сдерживайте те слишком быстрые решения, на которые вдохновляет Вас природа Вашего характера" [393] . Екатерина

предложила свое посредничество, и Урбан, все еще надеясь на примирение, решил отправить ее к Иоанне вместе с дочерью Бригитты Шведской, которая в то время также находилась в Риме. "Была надежда, что две девы, хорошо известные Иоанне, заставят ее отречься от своих великих заблуждений" [394] , — писал Раймунд Капуанский, друг и духовник Екатерины, присутствовавший на ее встрече с Папой. Екатерина одобрила эту идею, но дочь Бригитты, которую также звали Екатериной, воспротивилась. "Однако другая Екатерина, шведская, не желала ничего слышать об этом и в моем присутствии отказалась наотрез" [395] , — сообщал Раймунд. Шведские предания гласят, что дочь Бригитты отказалась от этого поручения, поскольку опасалась общения с развратной королевой Неаполя и ее двором, но Раймунд, который присутствовал при этом, никогда не упоминал об этом возражении. Скорее, отметил он, что главные сомнения ее самой и Урбана были связаны с опасностью того, что обеих женщин возьмут в заложники или еще того хуже. "Королева, к которой их попросили поехать, подстрекаемая последователями Сатаны — а их было немало вокруг нее! — легко могла приказать беспринципным людям причинить им вред по дороге и помешать им добраться до нее, в результате чего, мы оба потерпели бы неудачу, а они потеряли бы свое доброе имя", — писал он [396] . И Раймунд, и Урбан относились к Иоанне предвзято: в биографии королевы нет ничего такого, что позволило бы предположить, что она одобрила бы насилие над монахинями, а совсем наоборот. Королева почитала Бригитту Шведскую и никогда бы не позволила причинить вред ни одной из женщин. Екатерина Сиенская, которая хотела поехать, несмотря на опасения Раймунда, боролась за это посольство. "Если бы… другие святые девы думали о подобных вещах, они бы никогда не обрели мученический венец! Разве у нас нет Небесного Жениха, который может освободить нас от рук безбожников и сохранить нашу чистоту даже среди бесстыдной толпы людей? Ваши аргументы совершенно неуместны и вызваны недостатком веры, а не благоразумием" [397] , — заявила она ему. Однако в конце концов Урбан решил не отправлять Екатерину к Иоанне, и она осталась в Риме.

392

Catherine, Saint Catherine of Sienna, http://www.domcentral.org/trad/cathletters.htm.

393

Drane, The History of St. Catherine of Siena and Her Companions, vol. 1, p. 145.

394

Raymond of Capua, The Life of St. Catherine of Siena, p. 306.

395

Ibid.

396

Ibid.

397

Ibid., p. 307.

Хотя ее последователи порицали это решение Папы и гадали, могли ли последующие события повернуться иначе, если бы она поехала, нет никаких основатель полагать, что Екатерина преуспела бы в своей миссии. Иоанна вряд ли поверила бы слову неученой спиритуалистки, даже претендующей на обладание мистическими способностями, а не словам кардиналов. Екатерины даже не было в Риме во время избрания Урбана и ее знания о произошедшем были получены из вторых рук. С точки зрения канонического права, это делало ее мнение бесполезным. Значение имело только свидетельство членов Священной коллегии, и каждый из них утверждал, что говорит правду. Иоанна была не одинока, отвергнув вмешательство будущей святой, никто из монархов и государственных деятелей, которым писала Екатерина, включая тех, кто признавал Урбана, не обратил ни малейшего внимания на ее многочисленные призывы.

И вот конфликт продолжал разгораться, но война, по крайней мере, на данный момент, велась с помощью громких заявлений и публичных символических актов. 22 ноября 1378 года Иоанна официально объявила себя сторонницей нового Папы и передала Клименту VII ежегодную неаполитанскую дань в размере 64.000 флоринов — удар, который поразил Урбана куда эффективнее, чем острие меча. В ответ, 29 ноября, Урбан опубликовал длинный список людей, официально заклейменных как враги Церкви; имя Роберта Женевского стояло на первом месте. Никколо Спинелли также оказалось в верхней части этого списка, как и имена четырех других придворных Иоанны, хотя сама королева там отсутствовала. Спинелли и других

неаполитанцев было приказано лишить должностей и имущества, что на словах звучало грозно, но на деле, Урбан не имел ни малейшей возможности привести это распоряжение в исполнение. В отместку Иоанна, которая все же имела возможность воплотить в жизнь свои указы, заменила всех прелатов Неаполитанского королевства, симпатизировавших Урбану, священниками, которые были союзниками Климента. Она также арестовала послов, которых Урбан отправил к ее двору, чтобы убедить ее отказаться от верности Клименту, поэтому Раймунд Капуанский поступил мудро, посоветовав Екатерине Сиенской не приезжать в Неаполь, так как она тоже, скорее всего, была бы задержана.

Но хотя королева Неаполя, ее двор и правительство, а также магистры права Неаполитанского университета были едины во мнении о незаконности избрания Урбана, подавляющее большинство населения королевства смотрело на это дело совсем иначе. Для рядовых жителей Неаполя поддержка их государыней Папы-француза вместо итальянца, да еще и неаполитанца, была преступлением против Церкви, сродни государственной измене. На улицах Неаполя начались беспорядки, а в важном городе Аквила в Абруцци, который находился на пути во Флоренцию, разразилось нечто, очень похожее на гражданскую войну. Впервые после убийства Андрея, за много лет до этого, Иоанна не имела поддержки своего народа.

К весне 1379 года распри в Церкви обострились до такой степени, что Климент и Урбан собрали войска в надежде решить вопрос силой. Сражение между двумя армиями произошло 30 апреля на окраине Рима. У Климента были бретонские наемники, а у Урбана — римское ополчение во главе с полководцем-ветераном, графом Кунео; ходили также слухи, что Хоквуд, находившийся поблизости, выступит на стороне Папы-итальянца. Опасаясь вмешательства Белой компании, некоторые бретонцы, удерживавшие для Климента замок Святого Ангела и его огромные сокровища, внезапно перешли на сторону Урбана. Хотя Хоквуд и его люди так и не появились, римским войскам удалось воспользоваться замешательством противника и нанести армии Климента такое сокрушительное поражение, что тот счел необходимым оставить в Фонди и бежать на юг, ко двору Иоанны, куда и прибыл 10 мая.

С прибытием французского понтифика в столицу королевства, Иоанна оказалась в совершенно новом для себя положении. Если раньше она стояла перед Папой Климентом VI, отстаивая свою корону и легитимность, то теперь Климент VII стоял перед ней, прося защиты для своей тиары и престола. Иоанна оказала ему эту услугу, полностью подтвердив свою веру и преданность его делу. Кастель-Нуово был немедленно предоставлен Папе и его свите, и королева торжественно преклонила колени, чтобы поцеловать туфлю Климента, во время церемонии столь пышной, роскошной и величественной, что не у кого не осталось сомнений в ее намерениях.

Но тут в дело вмешалось недовольство ее подданных. Во главе с Лодовико Боццуто, воинствующим клириком, который был назначен архиепископом Неаполя Урбаном VI, а затем лишен королевой своего поста при избрании Климента VII, на улицах столицы вспыхнули беспорядки. Дворец нового архиепископа Неаполя был атакован и разграблен толпой, как и соседний монастырь. Большая толпа, среди которой было некоторое количество вооруженных людей, зловеще собралась у Кастель-Нуово, скандируя лозунги, унижающие Климента, и требуя, чтобы королева признала Урбана истинным Папой.

В сложившихся обстоятельствах Климент, хотя и ценил поддержку Иоанны, посчитал, что Неаполь, возможно, не лучшее место для проживания его двора. К большой радости кардиналов-французов, было решено, что папский двор должен вернуться в Авиньон. Иоанна согласилась и пообещала предоставить корабли. Через три дня, 13 мая, Климент и его свита поспешно покинули Неаполь и вернулись в Фонди, чтобы дождаться обещанных кораблей, которые прибыли через несколько дней. 22 мая, к их явному облегчению, Климент и его двор погрузились на неаполитанскую галеру и отплыли в Прованс, навсегда покинув Италию. Они благополучно добрались до Марселя 10 июня 1379 года и вскоре снова поселились в своих великолепных дворцах в Авиньоне, среди роскоши, по которой так тосковали в Риме, и где в скором времени лишения и неудобства, которые им пришлось пережить в Италии, особенно ограничение количества блюд, которые могли быть поданы на стол, отошли на второй план.

К сожалению, беспорядки на улицах Неаполя, не прекратившиеся после отъезда Климента, грозили перерасти в бунт. Ситуация стала настолько критической, что королева, лишенная военной поддержки — ее муж, Оттон Брауншвейгский, находился в Северной Италии, контролируя пьемонтские владения, — была вынуждена прибегнуть к уловкам, чтобы умиротворить подданных. 18 мая королевским указом Иоанна внезапно изменила свою позицию и официально признала Урбана истинным Папой. Чтобы еще больше успокоить своих подданных, 30 июня, королева отправила посольство в Рим с поручением объявить Урбану свое повиновение.

Эта уловка сработала: беспорядки прекратились, и порядок в Неаполе был восстановлен. Но эта кратковременная внутренняя стабильность была куплена ценой доверия населения. В июле, когда Оттон вернулся с войсками, Иоанна немедленно отозвала своих послов из Рима и снова официально признала Папой Климента. Вслед за этим ее подданные, возмущенные таким наглым обманом, ополчились против королевы так, что она уже не могла с ними справиться. Иоанна никогда не делала ничего подобного в прошлом и, должно быть, чувствовала для себя серьезную угрозу, раз решилась на такую меру, но это была ошибка, которая в итоге дорого ей обошлась.