Шрифт:
I
В один из прекрасных июльских вечеров 1315 года Гюи Бертран, славный церопластик, недавно приехавший в Тулузу, сидел задумчиво подле открытого окна в своей рабочей (комнате). Он жил против самого портала церкви св. Доминика. Заходящее солнце освещало еще вершину башни. Гюи Бертран смотрел на эту вершину. Тень поднималась выше и выше по туреллам, лицо его более и более омрачалось, и казалось, что все надежды его уносились вместе с исчезающими лучами солнца на башне.
Он имел все право предаваться отчаянию: кроме тайного
— Вот последнее достояние! — проговорил Гюи Бертран, вынув из кармана серебряную монету и хлопнув ею по косяку окошка. — Жена придет за деньгами на расход… я отдам ей все, что имею, а она скажет: этого мало!.. Завтра голодная жена и дети будут просить милостыню, а я буду пропитаться на счет моих заимодавцев в тюрьме Капитула!
И с этими словами Гюи Бертран схватил лежавший на окне резец и вонзил его глубоко в дерево. В эту самую минуту кто-то постучал у дверей.
— Вот она! — произнес Гюи Бертран, вставая с места и отдергивая задвижку.
Но вместо жены вошел неизвестный человек в широком плаще, бледный, худощавый, высокий, с впалыми глазами.
— Гюи Бертран?
— Так точно. Неизвестный, входя в рабочую, припер за собою дверь.
— Угодно вам принять на себя работу?
— Очень охотно приму… разумеется, скульптурную
— Нет, работа будет относиться собственно до вашего искусства… — сказал неизвестный, вынимая из-под плаща небольшой портрет. — По этому портрету вы должны сделать восковую фигуру.
— Восковую? Не могу! — и Гюи Бертран, осмотрев с ног до головы неизвестного, невольно содрогнулся.
— Вы, может быть, думаете. что я фискал инквизиции, ищу вашей погибели? Нет! Впрочем, я найду другого церопластика, который будет снисходительнее… Неизвестный взял под плащ портрет и хотел идти.
— Позвольте… Если вы мне скажете, для какого употребления заказываете…
— Вот прекрасный вопрос!
— Но… вы знаете, что можно сделать злое употребление…
— О конечно, из всего можно сделать злое употребление; однако же, покупая железо, не давать же клятвы, что оно не будет употреблено на кинжал. Впрочем, будьте покойны: это для коллекции фамильной. Угодно взять? Гюи Бертран думал.
— Извольте отвечать скорее!
— Берусь… но… мне не дешево станет эта работа… и вам также.
— Насчет этого не беспокойтесь: вот вам в задаток… здесь в кошельке двадцать луидоров. Через неделю должно быть готово… только сходство разительное…
— Можете положиться… Неизвестный удалился.
Гюи Бертран запер двери, спрятал портрет в шкаф, бросил кошелек на стол и сел снова подле окна в раздумье. Вскоре вошла жена его.
— У тебя, Гюи, кто-то был? Не для заказов ли?
— Да! — ответил Бертран.
— Слава Богу!
— Да! — отвечал Бертран.
— Это что такое?
— Деньги.
— Слава Богу. — повторила жена. — двадцать луидоров!.. Это все твои?
— Да! — отвечал Бертран.
— Я возьму на расход?
— Возьми.
— Ты, верно, обдумываешь заказанную работу?.. Я не буду тебе мешать.
Она вышла, а Гюи Бертран просидел до полуночи перед окном.
II
На другой день рано утром Гюи Бертран вошел в свою рабочую, вынул портрет, поставил его на станок и, заложив руки назад, стал ходить из угла в угол.
— Какое очаровательное существо! — сказал он, смотря на портрет. — Так же хороша была и дочь моя! Где ты теперь, неблагодарная Вероника!
У него хлынули из глаз слезы. Он закрыл лицо руками и отошел от портрета, сел подле окна в безмолвии…
Когда в нем утихло горькое воспоминание, он подошел снова к портрету.
— Чувствую, что не на добро заказано это!.. — повторял он, говоря сам с собою и посматривая на портрет. — Бедная девушка! Может быть, и тебя преследует соблазн или мщенье? Если я буду средством к твоему истязанию? Этот человек в оборванном плаще так похож на чернокнижника!.. Нет сил приниматься за работу…
Долго ходил Гюн Бертран по рабочей, то посматривал на портрет, то на распятие, которое стояло на столе в углу комнаты.
— Нужда, нужда! — вскричал он, наконец, и, запоров двери, принялся за работу.
Через неделю, поздно вечером, незнакомец явился; восковая фигура была уже готова и уложена в ящик.
— Вы ручаетесь за сходство?
— Ручаюсь.
— Вот еще тридцать луидоров: помогите вынести. Гюи Бертран с трепетом помогал выносить ящик на улицу, где стояла уже готовая фура.
— Прощайте, — сказал неизвестный; и фура и он исчезли в темноте.
III
Солнце склонилось уже на запад, и тени как будто украдкой приподнялись из земли, из-под гор, холмов и зданий, построенных на кладбищах давних поколений, и потянулись к западу. Медленно сливались они друг с другом и застилали мрачной одеждой своей вечерний свет на красотах природы. Вдоль Пиринеев, по обе стороны пролома Роландова, казалось, что гиганты стали на стражу вокруг своих старшин с белоснежными главами, озаряемых последними лучами утопающего света в океане.
В это время в комнате со сводами и окном с узорчатой решеткой, сквозь которое перед потемневшим небом видны были за шумным порогом Гаронны влево Тулузский замок под горою, а вправо — пространные луга, предметы потухли, все тут было черно и казалось пусто, безмолвно.
В углу только светилось еще распятие над Адамовой головой, но против него, в боку комнаты, мрак, казалось, шевелился. С трудом можно было рассмотреть, что подле ниши, задернутой черной занавеской, сидела женщина.
— Теперь… ты готова, Санция! — раздался ее голос. — Недостает только Раймонда, чтобы полюбоваться в последний раз на красоту твою!.. Но кто знает!.. Может быть… он… О! если б он обнимал тебя в эту минуту!.. нежил, клялся в любви, осыпал поцелуями… и вдруг невидимая рука…