Иосиф Грозный(Историко-художественное исследование)
Шрифт:
— Итак… Я… прощю всэх висказатса по обозначэнной мною… проблэмэ.
Сталин подошел к столу и, открыв коробку, стал набивать стружистым оранжевым «руном» свою английскую трубку. Выглядел вождь плохо: изматывала бессонница, тревожили неудачи в наступлении, а может быть, и чересчур уж горячие ласки Валечки, не всегда посильные для шестидесятилетнего. Шестидесятилетнего. А ему уже шел шестьдесят третий… Сталин не отличался физической силой, но был удивительно вынослив, мог переносить и переносил страшнейшие перегрузки и часто сознательно шел на них, даже в любовных утехах. (Заметим вперед: таким он оставался долго, почти до семидесяти, перенеся и первый инфаркт, и первый инсульт).
Раскурив трубку, он молчал, но тигриные прищуренные глаза его настороженно светились. Первым, очевидно, как член Политбюро заговорил Берия:
— Товарыщь Сталын… (Берия говорил с еще большим, чем обычно, акцентом, глуховатым басом.) Я прызнаю всэ ащибки… маэй развэдкы… Я… даю слово… Болше это нэ повторытса. Агэнтов-дэзынформаторов прыдется правэрыт… Кто пэрэдал явную дэзу — строго накажю… И ви правы… Послэдныэ свэдэныя эст… двыжэныэ на Сталынград, на Ростов… Ви правы… Сталынград надо удэржат лубой цэной. Нэлза врага пустыт… в Сталынград. Всэ дывызыи НКВД будут там заслоном… Поэду лычно.
Он замолчал, сел и опять стал рассматривать шнурки ботинок.
Заговорил поднявшийся было Шапошников.
— Сыдыте, Борыс Мыхайловыч, сыдыте, — сказал Сталин, — сыдытэ… — Он более участливо посмотрел на больного маршала-штабиста: Шапошников доживал последние месяцы, и Сталин знал об этом: диагноз врачей был ему известен.
— Я полагаю, Иосиф Виссарионович… Я полагаю, ошибку допустил и Генеральный штаб, и я… лично… Мы, даже без информаторов, считали, что немцы снова двинутся всеми силами на Москву с Вяземского выступа… Иначе зачем они его так бешено отстаивали. Выступ, несомненно, — плацдарм для нового удара по Москве, и я бы все-таки не ослаблял здесь оборону. Хотя… раз вы имеете другие данные… Готов нести любые наказания… Любые… — Шапошников замолчал, но Сталин не обратил внимания на эту паузу, а маршал, подняв склоненную голову с аккуратным, но уже смертельно редеющим пробором, продолжил: — Война всегда многовариантна. И суть командования, задача Генштаба в особенности, просчитывать все возможные и даже невозможные варианты. То, что немцы двинут главные силы на юг, как раз такой вариант. Это… почерк Гитлера как главнокомандующего. Вспомним, как в августе прошлого года он снял две танковые группы с наступления на Москву… в результате мы потеряли Киев. Но… — Шапошников попытался улыбнуться, — сумели замедлить их наступление и отстоять Москву. — Шапошников поморщился, преодолевая приступ боли, справился с ним и продолжил: — Да… Вы правы… Мы только что получили от внешней разведки сообщение: немцы направляют на Сталинград свежие мощнейшие войска. 4-ю танковую и 6-ю ударную армии. Это армии, которые фактически разгромили Францию. Это страшный кулак…
Гитлер держал его за пазухой на случай неожиданного удара — опять же по Москве. Но… Очевидно, перепланировал. Это стиль Гитлера. Неожиданность. И дезы, возможно, не было. Никакой. Гитлер принял решение внезапно, на совещаниях высшего командования в Полтаве и Виннице. Мы даже знаем, что он сказал: «Шестая армия — это такая сила, с которой можно штурмовать небо!» Армией командует опытный генерал. Бывший генерал-квартирмейстер Паулюс… А сюда, возможно, прибудет фельдмаршал Клюге. Клюге, насколько я знаю немецкий, значит «умный», а вот Паулюс — это, по-нашему, Павлов… — Шапошников попытался мрачно ухмыльнуться. — Мне известно, что на Сталинград собираются нацелить два воздушных флота. Сила эта очень… серьезная, других флотов у Гитлера нет. Войска хорошо оснащены, воевать умеют. Не потрепаны в боях. Им будут приданы две дивизии СС. Вывод: на Сталинградском направлении надо срочно создавать новую группировку войск. Новую группу армий. Ибо снимать дивизии с Вязьмы опасно. Удержать же Сталинград можно, только немедленно отправив туда все резервы Ставки. Все…
Шапошников достал платок и стал вытирать облитое потом лицо.
— Товарыщь Жюков? — произнес Сталин.
Жуков поднялся так, как обычно он поднимался на всех совещаниях, хмуроватый, всезнающий, толковый, подбородок с ямочкой, — непререкаем, надежен — знает больше, чем все.
— Считаю: все сказанное здесь верно. Думаю, на обозначенном товарищем Сталиным направлении надо усилить разведку, особенно воздушное наблюдение. Сюда же надо бросить как можно больше бомбардировочной авиации, танковые соединения — само собой. Кроме того, необходимо сразу за Сталинградом создавать Резервный фронт.
— Ви полагаэтэ… чьто Сталынград прыдется сдат? Как Кыев? — уже раздраженно прервал Сталин, прицельно приглядываясь к генералу армии. (Сталин до сих пор не мог простить себе, что, когда Киев пал, армии Кирпоноса не удалось отвести, и его, Сталина, будут вечно упрекать в ошибке. Какая ошибка? Если он, Сталин, приказал сопротивляться до последнего, не сдавать столицу Украины, а Кирпонос вместо этого предпочел застрелиться, и армии, лишенные управления, деморализованные, предпочли сдаться в плен, потеряли боеспособность. Ибо войско, лишенное командования, из хорошего, храброго, умного превращается в мечущуюся, паникующую орду. Бытует мнение: воюет солдат, а командир как бы иной раз помеха. Это мнение тех, кто не воевал. Все взаимосвязано: командир силен солдатами, солдаты — командиром. Этого-то и не было под Киевом. А Кирпоносу, стремительно возведенному в генерал-полковники, самое-самое — командовать бы полком, а выше… дивизию не стоило бы давать…) Все это Сталин мгновенно прокрутил в памяти. И на Жукова упал тот взгляд, которым Сталин словно в самом деле мог испепелить противника.
Но генерал Жуков выдержал этот взгляд, парировав его, и ответил еще более сурово:
— Я не собираюсь сдавать Сталинград. Но предосторожность никогда не бывает лишней. — Он замолчал и сел.
— Товарыщь… Васылэевский…
— Товарищ Сталин… Город, носящий ваше имя, сдать — преступление. Направьте меня командующим на любой участок. Я беру ответственность на себя.
Василевский сел.
Сталин, удовлетворенно затягиваясь трубкой, снова молча ходил по ковру. Ходил взад и вперед, и все ждали, что изречет этот невзрачный, невысокий человек, который тем не менее каждому казался воплощением какой-то особой и будто бы сверхчеловеческой мудрости, провидческого государственного знания (а так оно и было). Он был единственный генсек и предсовнаркома, который умел думать, решать и находить зачастую истинно верные (чтоб не говорить, гениальные) решения, на которые не были способны руководители этой громадной, прекрасной и грешной страны, допустившей Дьявола к хозяйничанью ее просторами. Дьявол еще много лукавого и подлого натворит в этой стране, еще долго его серно-мускусно-чесночный дух будет витать над страной, но БОГ на то и БОГ, что выше и праведнее ЕГО нет силы и сила ЕГО сметет дьявольскую сеть в предсказанное время. И первым (как ни странно это покажется) рванул сеть как раз этот человек (уж человек ли?), ибо нечто сверхъестественное вполне очевидно наполняло его не слишком складное тело. И каждый, кто сейчас смотрел на ходящего Сталина, чувствовал сквозь страх и тревогу невольное уважение и к его простенькому серовато-зеленому кителю, таким же брюкам, заправленным в хромовые поношенные сапоги, лицу, не выражавшему ничего, кроме окаменелой сосредоточенности. Глаза Сталина сейчас уже не желтели, а были темны и глухи.
— Вот чьто… — наконец прервал он свое хождение и молчание. — Правы здэс всэ, да… всэ… Но… — он покосился на по-прежнему надутое и серьезное лицо Жукова, — болще всэх прав, я думаю, товарыщь Жюков… Да. (Недоумение на лицах всех, кроме Жукова. Они уже, кажется, готовы были хором навалиться на сурового генерала, выступившего, казалось, столь неудачно.) Да… Товарыщь Жюков прав… в том, что резервный фронт… и даже… — Сталин помедлил… — два фронта нужьно создават там… За Сталынградом создават… НЭМЭДЛЭННО. Но… — теперь уже взгляд Сталина уперся в Жукова строго и беспощадно… — Нэ для того, чьтобы сдават Сталынград. А для того, чьтобы сдэлат то, чьто нэ удалое нам полностью сдэлат… под Москвой.
Я приказываю… Нэмэдлэнно начат в тылу, за Сталынградом, на флангах, с юга и с сэверо-востока накоплэниэ новых сил и новых формироывний… нэ мэнэе… — Сталин помедлил, — дэеяты! Новых армий!
Я прыказываю… Дэржять всо… в абсолютной тайнэ. Ви, товарыщь Бэрия, отвэчаэтэ за это… головой. Ны… какая развэдка… нэ должьна знат… нащих планов. Ващя пэрвая цель: создат у нэмцев прэдположеные… чьто ми готовымса всэмы сылами… отстаыват Москву, а нэ Сталинград…
Я прыказываю… Ны щягу назад! Город нэ может бит сдан! Войска же… которые ми накопым, нэ должны знат своэй задачи. Пока ми готовымся, с фронта в тыл не должьна постулат… ныкакая информация. Ныкаких пысэм… Ныкаких извэстий. Отпусков… Нычего! — Сталин погрозил пальцем. Он редко использовал этот простонародный жест. Но в этом жесте был весь Сталин, одновременно и русский, и грузин-горец, и образованнейший, непрерывно учившийся, даже сноб, иногда щеголяющий мудростью, и простолюдин во многом — от его сапог до неказистой внешности и манеры одеваться. — Нычего! — повторил он. — Может быт… это жестоко… Но толко так можьно сохраныт тайну. Товарыщю Жюкову… Накоплэные войск вэсти секрэтно… Скрито… Пэрэброски ночамы. Вигрузка войск за 200… может быт, 300 киломэтров от Сталинграда… Задача для нашей авыациы… Авыация нэ должьна… допускат в районы накоплэныя войск… ны одного вражеского самолета. Войска НКВД, — Сталин посмотрел на Берию, — должьны… двумя стэнами отгородыт район формырованыя армый, как от фронта… так и от тыла…
Он замолчал, выколотил трубку в мраморную пепельницу с лежащим львом, пригладил волосы, пожевал губами совсем по-старчески и, хмурясь, продолжил:
— Думаю… чьто ми общимы сыламы… справымся с этой задачэй. Опит… у нас уже эст… Чьто такое — опит? Это допущенные намы ощибки. И опыт, как виясняэтся… самоэ главноэ… в этой войнэ. Толко из-за отсутствия опита ми и понэслы всэ эти ужясные потэри и пораженыя. Надо тэпэр научытся воэват… Научытся… побэдоносно… воэват… Пора кончат с этой войной. Страна измучэна… Люди мэрзнут в окопах. Жены жьдут мужей… Матэры — сыновэй. А ми, вэликая дэржява… имэющая… самую болщюю армыю… Армыю… способную покорыт вэс мир, нэ можем справытся с какой-то паршивой Гэрманыей. И это уже стыд… и позор… для нашего оружия… Товарыщь Жюков и товарыщь Васылевскый… всэ дэталы мы обсудым завтра. И помнытэ… эсли протывныку станэт извэстно о нащих планах, о том, что ми только чьто обсуждали, выноваты будэтэ только ви… и ныкто больще… Вам же, Борис Мыхайловыч, надо нэмэдлэнно лэчь в госпытал. Нэобходымые бумаги вам будут доставлят туда… Гэнэральный штаб… врэмэнно… возглавыт… товарыщь Васылэвскый… Всо!