Иосиф Сталин. Часть 3. Верховный главнокомандующий
Шрифт:
Вечером 4 октября Чадаев был у Ворошилова, который рассказал ему, что, по заданию Сталина, он вместе с Молотовым, едет на Западный фронт. "Будем пытаться спасти положение, а главное – человеческие жизни. Очень сильно и болезненно переживает это событие товарищ Сталин. Да и мы, конечно. Но я еще не видел товарища Сталина в таком состоянии, в каком он находился, когда узнал о происшедшей катастрофе. Он был потрясен, гневен, крайне возбужден. Долго ходил по кабинету, потом подходил к "вертушке", спрашивал начальника Генерального штаба и задавал один и тот же вопрос: "Установили связь с командующим?" В ответ слышал: "Еще нет". "Что вы там сидите, сложа руки! – говорил он с большим возмущением. "Волнение и гнев понятны, – добавил Ворошилов, –
5 октября в 17.30 часов в Московский военный округ поступило сообщение, что немецкие танки заняли Юхнов и идут на Подольск. Казалось, что немцы в ста километрах от Москвы. Это сообщение сначала вызвало недоверие Сталина, но затем оно подтвердилось. Правда, немцы шли не на Подольск и Москву, а направлялись к Вязьме, чтобы отрезать путь отхода войскам Резервного фронта.
В тот же день 5 октября Сталин позвонил по "Бодо" в штаб
Ленинградского фронта Жукову. После обмена приветствиями Сталин сказал: "У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть в самолет и прилететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах". Совершенно очевидно, что Сталин стал видеть в присутствии Жукова панацею от бедствий на различных фронтах. Также ясно, что в своем обращении к Жукову Сталин сильно смягчал характер катастрофы на Западном фронте.
В тот же день немецкие танки предприняли попытку прорыва из Орла к Туле. Однако на подступах к Мценску они были остановлены советскими стрелковыми и танковыми частями. Контратаки 4-й танковой бригады под командованием полковника М.Е. Катукова сорвали наступление немцев.
Вечером 6 октября Сталин вновь звонил Жукову и просил его выехать в Москву. Тем временем немецкие войска завершали окружение советских войск под Брянском и Вязьмой.
На следующий день 7 октября командующий Брянским фронтом Еременко отдал "общий приказ о повороте фронта на 180 градусов". После этого развернулись бои "с перевернутым фронтом", по мере того, как часть войск Брянского фронта прорывалась из окружения на восток. В этот же день, 7 октября, по словам Типпельскирха, "головные части обеих охватывающих танковых армий встретились в тылу у противника восточнее Вязьмы и замкнули кольцо окружения".
Будущий главный маршал авиации А.Е. Голованов прибыл в кабинет к Сталину вскоре после того, как он узнал о событиях под Вязьмой. Он вспоминал, "Я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошел, сомнений не было, напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила. "У нас большая беда, большое горе, – услышал я, наконец, тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий".
"После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал: "Что будем делать? Что будем делать?" Видимо, происшедшее ошеломило его. Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся. Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сказать и что посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии?"
"Вошел помощник, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников"… Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады".
В "ИВОВ" говорится: "В результате окружения противником значительных сил Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы и части сил Брянского фронта южнее Брянска на подступах к Москве создалась крайне опасная обстановка. Москва совершенно неожиданно оказалась под непосредственным ударом врага. К моменту прорыва немецких танковых соединений через вяземский рубеж на всем пространстве до Можайской линии обороны не было ни промежуточных оборонительных рубежей, ни войск, способных задержать наступление рвавшихся к Москве танковых групп противника. На можайском рубеже в начале октября имелось очень небольшое количество советских войск".
Чтобы восстановить нарушенный фронт обороны, 6 октября Сталин приказал привести Можайскую линию обороны в боевую готовность. Туда стали стягиваться части и соединения из резерва Ставки, а также с Северо-Западного и Юго-Западного фронтов.
Жуков смог прилететь в Москву лишь вечером 7 октября. Он узнал, что Сталин болен гриппом и работал на кремлевской квартире. Когда Жуков прибыл туда, Сталин подозвал его к карте и сказал: "Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного фронта исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять решений, не зная, где и в какой группировке наступает противник, в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать". Прибыв в штаб Западного фронта, Жуков уже в 2 часа 30 минут 8 октября докладывал Сталину по телефону обстановку. Он сообщал, что "бронетанковые войска противника могут… внезапно появиться под Москвой".
На следующий день 9 октября начальник имперского управления информации Германии объявил, что "исход войны решен и с Россией покончено". В этот день Сталин приказал создать фронт Можайской линии обороны, подчинив его непосредственно Ставке. Войска же Брянского фронта продолжали наносить контрудары по противнику, выходя из окружения.
10 октября Сталин вновь говорил с Жуковым по телефону: "Ставка решила назначить вас командующим Западным фронтом. Конев остается вашим заместителем. Вы не возражаете?" Получив согласие Жукова, Сталин сказал: "В ваше распоряжение поступают оставшиеся части Резервного фронта, части, находящиеся на можайской линии. Берите скорее все в свои руки и действуйте". Жуков был назначен командующим войсками Западного фронта, объединенных с войсками Резервного.
Как вспоминал Жуков, "в тылу войск противника, в районе западнее Вязьмы, в это время все еще героически дрались наши окруженные войска, пытаясь прорваться на соединение с частями Красной Армии. Но их попытка прорыва оказалась безуспешной… Оказавшись в тылу противника, войска не сложили оружие, а продолжали мужественно драться, сковывая крупные силы врага, не позволяя ему развить наступление на Москву… Благодаря упорству и стойкости, которые проявили наши войска, дравшиеся в окружении в районе Вязьмы, мы выиграли драгоценное время для организации обороны на Можайской линии. Пролитая кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасными".
Хотя 12 октября не стал днем падения Москвы, в этот день была опубликована директива главного командования сухопутных сил Германии, в которой говорилось: "Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником… Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать… Чем больше населения устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районам и использовать их".