Иосиф Сталин. Последняя загадка
Шрифт:
– Надо еще выяснить, какой вы Хрущев. И как и зачем вы попали сюда?
– Как зачем? – Хрущев ничего не понимал. – Меня разбудили, сказали, что вы велели… срочно к вам…
– Вон! – мрачно сказал Коба.
В ужасе Хрущев поплелся по дорожке к выходу. Я смотрел на его согнутую безнадежную спину…
Хозяин подозвал охранника, стоявшего у дачи. Что-то шепнул ему на ухо. Тот улыбнулся. Медленно пошел за Хрущевым.
Хрущев, слыша шаги приближающегося охранника, совсем съежился, ожидая неминуемого – арестуют!
Настигнув его, охранник обернулся к веранде.
Коба ему кивнул.
Тогда охранник тронул поникшее плечо.
–
Хрущев, счастливый, улыбающийся, бросился назад, к нам.
– Ну, где же вы пропадаете, Никита Сергеевич? – радушно сказал Коба. – Мы вас заждались. Без вас чай не пьем. Фудзи ругается: чай, говорит, остывает.
Хрущев уселся, хлебнул из чашки.
Но только он засветился простецкой крестьянской улыбкой, Коба вновь стал мрачен.
– Я тебя поднял с постели, Никита, чтобы откровенно сказать: глупость написал ты в статье в «Правде»! Ты хочешь укрупнять колхозы, создавать какие-то новые агрогорода… Нам старое суметь бы восстановить. Полстраны разрушено. А ты прожектами занимаешься.
– Виноват, Иосиф Виссарионович… пришло в голову…
– Виноват не в том, что пришло в голову, а в том, что не посоветовался. Не советуясь, можно эту самую голову и потерять, как ты сейчас, надеюсь, понял. Я думаю, ты напишешь письмо в Политбюро по этому поводу…
– Считайте, уже написал, Иосиф Виссарионович.
– Ну, давай, ждем.
Хрущев вскочил и вдохновенно начал:
– Дорогой товарищ Сталин, вы совершенно правильно указали на допущенные мною ошибки. – Лицо у него стало вмиг совсем простодушное, восторженное и детское. – Прошу вас, товарищ Сталин, помочь мне исправить грубую ошибку и, насколько можно, уменьшить ущерб, который я причинил партии своим неправильным выступлением…
– Хорошо говоришь, плохо статьи пишешь, – заметил Коба. Помолчал, добавил ласково: – Но голова у тебя умная. Дорожи ею… И помни: ничего не делать без разрешения товарища Сталина. Без него вы все – слепые котята.
Повисло молчание.
– Пей чай… – велел Коба.
Хрущев пил, держа чашку в дрожащей руке.
Так Коба учил покорности будущих кандидатов в мертвецы. Игры барса.
Наконец Хрущев уехал домой, точнее, наконец Коба отпустил его.
– Шуты гороховые, – сказал он. – Езжай домой, Фудзи. Я тоже пойду спать. Уже совсем рассвело.
Коба ушел в дом. Я слышал, как старший прикрепленный закрывал дверь. И звонил в дежурку, чтобы приехала за мной машина.
Зажегся свет в Малой столовой. И тотчас погас. Коба сразу лег. Я вспомнил, как когда-то увидел его сидящим перед сном в кресле со странным, менявшимся, молодевшим на глазах лицом. Как он был напряжен, будто слушал кого-то. Теперь, видно, перестал слушать. Неужто дьявол оборвал нить их ночного разговора?
Через много лет я узнал результаты моей просьбы: несчастную жену министра Ш. перевели… на золотые прииски! Она домывала бромоформом золото. На эти вредные работы женщин обычно не ставили. Умерла она через год. Бедняга-муж по-прежнему оставался министром. Он много раз встречал Кобу на совещаниях. И молчал. Он так и не узнал, за что ее арестовали… За молчание заплатил дорого – заболел раком и умер.
Я был на похоронах и видел его бедную дочку.
Сверхсекретное задание
В
– Поздравляю! На Семипалатинском полигоне – наша третья атомная бомба. На этот раз впервые сбросили с самолета… Использовался не только плутоний, но и уран двести тридцать пять. Тебе это что-нибудь говорит?
– Не очень.
– Жаль… Ведь тебе скоро придется заниматься техникой. Прекрасная бомба! Невероятная по мощи. Мижду нами говоря, скоро дождемся главного – водородной бомбы. Поздравь и ты меня.
– Поздравляю, Коба!
– И главное – нет никаких нежелательных утечек информации. Кроме того, о чем мы сами объявили. Может, потому, что отстранили тебя от атомных дел и некому шпионить? – Он весело прыснул в усы. – Кстати, болтают, ты часто общаешься с Лаврентием?
– Ты сам велел, Коба.
– Приезжай ко мне завтра на Ближнюю к вечеру. Есть важное дело.
Стоял осенний дождливый день. Мы сидели на крытой террасе… Он все время переделывал дачу, это была новая терраса.
Я должен был ехать в Америку. Там окончательно рухнула наша сеть. Объяснил Кобе:
– Когда наш агент из кембриджской пятерки попытался продолжить сотрудничество с американскими физиками, он получил от ворот поворот. Ему сказали: «Раньше это было сотрудничество, а теперь – шпионаж».
Но в этот день Коба в последний раз перевернул мою судьбу.
– Ты не едешь в Америку. Займешься самым важным на родине… – Он помолчал. – Товарищ Сталин нюхом чувствует… что-то происходит… Мне нужен ежедневный контроль – за ними. – (Он говорил о соратниках!) – Сейчас в одном из НИИ трудится группа заключенных. Заканчивают работу над секретнейшим «устройством». Но я хотел бы, чтоб за ними был глаз. Это последнее твое задание. Потом отдыхай. Хочешь – продолжишь работать в разведке. Хочешь – на пенсию. Ведь тебе семьдесят, ты старик по всем меркам. Точнее, мы оба с тобой старики… Короче, сделаешь то, что поручу, и тогда… – Он усмехнулся. – Хорошо отдохнешь.
После этой фразы я, должно быть, несколько побледнел, а он засмеялся.
Закрытые научно-исследовательские институты с арестованными научными сотрудниками-кандидатами, докторами наук, академиками и т.д. в просторечии назывались «шарашками». На официальном языке они именовались «Особыми техническими бюро НКВД». Коба как-то сказал мне:
– В идеале в эти «бюро» надо бы посадить всю интеллигенцию. Это было бы в ее интересах. Интеллигенты не могут не болтать лишнего. В душе они все против советской власти, поэтому их так легко втягивать в антисоветскую деятельность. Но страна не сумеет жить без их мозгов. Какой выход? Как спасти интеллигенцию? Ту часть, которая нужна советской власти… К примеру, конструктор Туполев! Талантище! Конструктор Королев… говорят, тоже! Как спасти Туполевых-Королевых? Просто. Посадить, но в особые условия. Хорошо кормить. Еда, книги, даже свидания с женщинами – пусть вся эта буржуазная белиберда у них будет. Пускай развлекаются… в меру, но работают, конструируют необходимые стране вещи. Объединение интеллектов, лишенных бытовых проблем, – эта мечта товарища Платона создаст благоприятную почву для достижений. Но, главное, обеспечит контроль за ними, позволит соблюсти полную тайну, что очень важно для выполнения секретных работ. Работа, которая передается под твое начало, сверхсекретная. О ней не знают и не должны знать ни Берия, ни Маленков. Короче, никто.