Иов, или Осмеяние справедливости
Шрифт:
— Но…
— Так он велел.
Времени терять было нельзя; машина уже почти наехала на нас. Ее «ноги» — вернее, крепления, соединяющие нижние каяки с основным телом машины, касались матраса, одна чуть не задела меня, другая — Маргрету.
— Давай! — крикнула она.
Я покатился вбок и ухватился за крепление. У меня чуть не вырвало руку из плечевого сустава, но я как обезьяна вскарабкался наверх и обеими руками ухватился за что-то на «животе» машины, поставил ногу на нижний каяк и обернулся.
Я увидел, как чья-то рука протянулась к Маргрете, как с помощью этой руки она вскарабкалась на коробчатое крыло — и вдруг исчезла.
Я обнаружил, что нахожусь рядом с маленьким домиком, откуда водители управляют своей странной машиной. Второй из них (не тот, который вылезал, чтобы помочь нам) выглянул из окна, улыбнулся мне, протянул руку и открыл маленькую дверцу. Я нырнул внутрь головой вперед; Маргрета уже сидела там.
Внутри было четыре сиденья — два впереди, где сидели водители, два сзади — для нас.
Водитель, сидевший впереди меня, обернулся и, сказав что-то, продолжал — я заметил это! — пялиться на Маргрету. Конечно, она была голая, но ведь не по своей вине, и настоящий джентльмен на его месте так не поступил бы.
— Он говорит, — объяснила Маргрета, — что мы должны застегнуть пояса. Наверно, он имеет в виду это, — и она показала на пряжку ремня, другой конец которого был прикреплен к корпусу машины.
Оказалось, что я сижу на такой же пряжке, которая уже успела просверлить дыру в моей сожженной солнцем заднице. До того я ее не замечал
— слишком много других вещей требовали моего внимания.
(И почему бы ему не перестать пялить глазища? Я чувствовал, что еще минута — и я заору на него. То, что он совсем недавно, рискуя, спас жизнь Маргрете и мне, в эту минуту в мою голову даже не приходило: я был просто в бешенстве от того, как нагло он пользуется беспомощностью леди.) Пришлось вернуться к изучению дурацкого пояса и постараться игнорировать поведение водителя. Он что-то сказал своему напарнику, и тот с энтузиазмом вступил с ним в спор. Потом в их разговор вмешалась Маргрета.
— О чем они болтают? — спросил я.
— Бедняга хочет отдать мне свою рубашку. А я отказываюсь… но не очень решительно… а так, чтоб оставить ему возможность настоять на своем. Это очень мило с его стороны, дорогой. И хоть я не придаю подобным вещам большого значения, все же чувствую себя среди посторонних лучше, когда на мне что-то надето. — Она прислушалась и добавила: — Они спорят между собой, кому достанется эта честь.
Я промолчал. И в душе принес ему извинения. Спорю, даже папе римскому случалось раза два-три украдкой поглядеть на женщин.
В споре победил тот, кто сидел справа. Он повозился на кресле, так как встать не мог, стащил через голову рубашку и передал ее Маргрете.
— Senorita, por favor.
Он добавил что-то еще, но это оказалось за пределами моих познаний в испанском.
Маргрета ответила с достоинством и изяществом и продолжала болтать с ними, пока натягивала рубашку, которая более или менее скрыла ее наготу,
— Дорогой, командир — teniente Анибал Санс Гарсиа — и его помощник — sargento [39] Роберто Домингес Джонс — оба из королевских мексиканских сил береговой охраны, хотели отдать мне свои рубашки, но сержант победил в игре «чет-нечет», и я получила его рубашку.
39
Лейтенант; сержант (исп.)
— В высшей степени благородный поступок. Спроси его, нет ли в этой машине чего-нибудь, что можно было бы надеть на меня.
— Попробую. — Она произнесла несколько фраз, я разобрал свое имя. Потом она снова перешла на английский: — Джентльмены, я имею честь представить вам моего мужа Александро Грэхема Хергенсхаймера, — и опять затараторила по-испански.
Ответ прозвучал тут же.
— Лейтенант очень сожалеет, но он вынужден сказать, что у них нет ничего, что можно было бы предложить тебе. Однако он клянется честью матери, что, как только мы доберемся до Масатлана и тамошнего офиса береговой охраны, тебе что-нибудь обязательно подберут. А теперь лейтенант просит нас обоих затянуть пояса как можно крепче, так как нам предстоит взлет. Алек, я ужасно боюсь.
— Не надо. Я буду держать тебя за руку.
Сержант Домингес опять обернулся и протянул фляжку.
— Aqua? [40]
— Боже мой, конечно! — вскричала Маргрета. — Si! Si! Si!
Никогда еще вода не казалась мне такой вкусной.
Лейтенант оглянулся, взял у нас фляжку, широко улыбнулся и показал большой палец — жест, восходящий еще к временам Колизея, — потом сделал что-то, заставившее моторы его машины заработать в более быстром темпе. Только что они работали медленно-медленно. И вдруг раздался страшный грохот. Машина развернулась, и лейтенант направил ее прямо по ветру. Ветер свежел с самого утра и теперь уже поднимал небольшие завитки пены на слабой океанской ряби, Моторы заработали еще напряженней, будто в припадке неодолимой ярости, и мы начали подпрыгивать на волнах, стенки кабины вибрировали.
40
Воды? (исп.)
Затем мы стали с невероятной силой ударяться о каждую десятую волну. Не знаю почему, но машина все-таки не развалилась.
И вдруг мы оказались в двадцати фугах над поверхностью океана, удары прекратились. Вибрация и рев не утихали. Мы взлетели под острым углом, потом повернули. Машина опять пошла вниз, и я чуть было не выдал обратно те несколько блаженных глотков воды, которыми только что насладился.
Океан был прямо перед нами. Он вздыбился, как отвесная стена. Лейтенант повернулся к нам и что-то прокричал. Мне очень хотелось сказать ему, что лучше бы он смотрел вперед но я промолчал.
— О чем это он?
— Просит посмотреть туда, куда он покажет. Прямо туда, куда летит машина. El tiburon blanco grande — большая белая акула, которая чуть не слопала нас.
(Я прекрасно обошелся бы и без этого.) И в самом деле — как раз в середине стены океана виднелась серая тень, режущая воду плавником. Как раз в ту минуту, когда я понял, что сейчас мы неминуемо врежемся в стену рядом с плавником, стена рухнула куда-то в сторону, мой зад с силой вдавился в сиденье, в ушах заревело, и меня не вытошнило прямо на нашего хозяина лишь благодаря моей железной выдержке.