Иов, или Осмеяние справедливости
Шрифт:
— И вы действительно верите в то, что говорите?
— Дело не в том, во что я верю. Важен факт, что я не подпишу даже клочка бумажки, подтверждающего, что вы — американские граждане, пока мне не станет известно, кто вы такие. Могу ли я быть вам еще чем-то полезен?
(И как можно говорить «еще», если ты ничего не сделал?)
— Может быть, вы дадите нам совет?
— Может быть, но я не адвокат.
Я дал ему копию счета, которую нам выдали, и объяснил ее происхождение.
— Все ли тут в порядке и являются ли эти требования законными?
Он внимательно прочел бумагу.
— Безусловно, эти требования законны с точки зрения как местного законодательства, так и законодательства всей страны. Справедливы ли они? Разве вы не сказали, что вам спасли жизнь?
— Тут нет сомнения. Конечно, был шанс, что нас подберут какие-нибудь рыбаки, а не береговая охрана, но она обнаружила нас первой. Береговая охрана нас действительно нашла и действительно спасла.
— А разве ваша жизнь, разве ваши две жизни не стоят восьми тысяч песо? Моя, например, определенно стоит больше, уверяю вас.
— Не в этом дело, сэр. У нас нет денег. Ни единого цента. Все утонуло вместе с яхтой.
— Тогда пошлите за деньгами. Вы можете отправить телеграмму за счет консульства. Я готов помочь.
— Благодарю вас. Для этого нужно время. А пока не скажете ли вы, как я могу освободиться от такого долга? Мне говорили, что судья потребует от нас немедленной уплаты, и при этом наличными.
— Ну, все не так уж плохо. Верно то, что мексиканцы не признают банкротства в том виде, в котором это практикуется у нас. Они скорее придерживаются стародавних законов о долговой тюрьме. Правда, на практике они к такому наказанию прибегают редко, обычно просто грозят. Вместо этого суд обеспечит вас работой, которая позволит вам выплатить долг. Дон Клементе очень гуманный судья, он о вас позаботится.
Если оставить в стороне речь, исполненную цветистой чепухи и обращенную персонально к Маргрете, то на этом все и закончилось. Мы захватили с собой сержанта Роберто, который наслаждался гостеприимством горничной и блаженствовал на кухне, и отправились в суд.
Дон Клементе (судья Ибаньес) был очень мил, как и обещал нам дон Амброзио. Поскольку мы сразу же уведомили секретаря суда, что признаем долг, но не имеем средств для его оплаты, процесс над нами не состоялся. Нас просто посадили в полупустом зале и велели ждать, пока судья не покончит с делами, вынесенными на сегодняшнее слушание. Эти дела были рассмотрены очень быстро. Некоторые из них касались мелких нарушений порядка, наказуемых штрафами, другие — долгов, кое-что было перенесено на следующий день. Я понимал не все из того, что происходило, а на перешептывание судья смотрел не очень одобрительно, так что Маргрета не смогла объяснить мне всех подробностей процедуры. Но судья явно не принадлежал к числу «вешателей».
Наконец с делами покончили, по приказу секретаря суда мы присоединились к другим «нарушителям» — главным образом крестьянам, — которых судили за долги или оштрафовали. Все мы оказались стоящими на низком помосте лицом к лицу с группой мужчин. Маргрета поинтересовалась, что происходит, ей ответили: «La subasta». [42]
— Что это? — спросил я.
— Алек, я не знаю. Это слово мне незнакомо.
Дела остальных были улажены быстро. Я догадался, что все они тут уже не первый раз. После этого от группы людей, стоявших перед платформой, остался только один человек. Он расплылся в улыбке и заговорил со мной. Маргрета ему что-то ответила.
42
Аукцион (исп.)
— Что он говорит? — спросил я.
— Он спрашивает, умеешь ли ты мыть посуду. Я ответила, что ты не знаешь испанского.
— Скажи ему, что я, разумеется, могу мыть посуду. Но мне бы хотелось работы потяжелее.
Через несколько минут наш долг был уплачен наличными секретарю суда, а мы поступили в распоряжение патрона, сеньора Хайме Гусмана. Он обязался платить Маргрете шестьдесят песо в день, а мне — тридцать плюс возможные чаевые. Судебные издержки составили еще две с половиной тысячи песо плюс плата за удостоверения, дающие право на работу, плюс марки плюс налог военного времени. Секретарь подсчитал нашу суммарную задолженность, а затем разделил ее на заработок. Она оказалась эквивалентной ста двадцати одному дню, или четырем месяцам, после чего наши обязательства по отношению к патрону прекращались. Если, конечно, мы ничего не будем тратить…
Секретарь объяснил нам, как пройти к заведению нашего патрона — Restaurante «Pancho Villa». Что касается самого патрона, то он уже отбыл в своей машине. Патроны ездят на машинах, пеоны — ходят пешком.
11
И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее.
Иногда за мытьем грязных тарелок я забавлялся, высчитывая, какой высоты стопку тарелок я вымыл с тех пор, как начал работать на нашего патрона дона Хайме. Стопка из двадцати обычных для «Панчо Вилья» тарелок составляла около фута. Чашку с блюдцем или дна стакана я решил считать за одну тарелку, ибо их в стопку никак не уложишь. И так далее…
Высота большого маяка в Масатлане пятьсот пятнадцать футов, то есть он всего лишь на сорок футов ниже памятника Вашингтону. Я прекрасно помню тот день, когда закончил мыть первую стопку тарелок высотой с маяк. Я загодя сказал Маргрете, что скоро достигну своей цели и что это произойдет, вероятно, либо вечером в четверг, либо утром в пятницу.
Это случилось вечером в четверг. Я выскочил из подсобки, встал в дверях из кухни в обеденный зал, поймал взгляд Маргреты, поднял обе руки вверх и пожал их сам себе, как боксер.
Маргрета бросила принимать заказ у какой-то семьи и зааплодировала. Ей пришлось объяснить своим клиентам, что произошло, в результате через несколько минут она появилась на пороге подсобки и передала мне бумажку в десять песо — подарок от главы семейства. Я попросил поблагодарить его от моего имени и сказать, что только что заложил фундамент нового «маяка», который посвящаю ему и его семье.
В свою очередь сеньора Валера прислала мужа — дона Хайме — выяснить, почему Маргрета теряет время и разыгрывает спектакли вместо того, чтобы все свое внимание уделять работе… В результате чего дон Хайме захотел узнать, сколько я получил на чай, — и подарил мне еще столько же.
У сеньоры не было причин жаловаться — Маргрета считалась не только ее лучшей официанткой, но и единственной, говорившей на нескольких языках. В тот день, когда мы начали работать на сеньора и сеньору Валера, в кафе пригласили маляра, пишущего вывески, который получил задание написать броское объявление: «Английский говорить тут» — после чего Маргрета стала не только обслуживать англоязычных гостей, но и подготавливала меню на этом языке (цены в котором были на сорок процентов выше, чем в меню на испанском языке).