Ипц
Шрифт:
— И что же вы предприняли?
— Мы провели обследование катера, расспросили вахтенных с рыбацких сейнеров, стоявших в ту ночь в порту. Их там было три: «Ольгинка», «Смелый» и «Нина». Вахтенные ничего не видели, вероятно, оттого что спали. Совершенно никаких следов. Никто ничего не видел, не слышал, не знает. Просто удивительно.
— Ваши выводы? — спросил Меньшиков.
— Надо предупредить пограничников. Акваланги ладно — можно продать, а вот катер… Это не простая кража…
— Что собираетесь делать дальше?
— Думаю, расследование нужно начинать со станции. Но тут одно затруднение. Вы знаете, что городок у нас маленький,
— Хорошо, человека пришлю. Вы его, наверное, знаете. Лейтенант Лялин, Кузьма. И сам, наверное, приеду. Что-то не нравятся мне ваши происшествия…
* * *
Когда Кузьма рассказал о событиях минувшего дня и ночи, Меньшиков придвинул к себе телефон и набрал номер.
— Монастырев, справьтесь насчет старушки. Только подробнее. — Затем повернулся к Кузьме. — А что Рудаков? Подружились?
— Еще не понял. Однако в милицию пока не собирается заявлять насчет валюты. Хочет сам выяс-нить. Может, не желает подводить ребят… Кто его знает? Случай на кладбище его здорово заел. Он подозревает кого-то, думает, что ошиблись, хотели его столкнуть из-за девушки. Была у него одна любовная история с соперником, как в романе. Вроде ничего парень, а так до конца не понял. По-моему, в деле с катером он не замешан…
— Поживем — увидим. А ты дружи с ним, и вообще ты должен стать на станции своим человеком. Вживайся… И все-таки никак не могу представить, как ты попал на крутой берег? Как это Рудаков уломал тебя, а?
— А как же! Я от него ни на шаг, — улыбнулся Кузьма.
— Как ты думаешь, все вчерашние события связаны между собой?
— Сомневаюсь, — сказал Кузьма. — Одно по-прежнему верно: кто-то из них на станции. В этом мы не ошиблись. А остальное…
— Давай снова посчитаем, Кузьма. Первое, — сказал он и загнул один палец, — эти, как ты их называешь?..
— Фарцовщики.
— Первое — фарцовщики. Откуда у них столько валюты? Если б там была мелочь, то возможно, что это два спекулянта-любителя… Второе — посещение станции.
— Притом в дежурство боцмана. Преступник или не знал, на что идет, или надеялся на безнаказанность, даже если бы его заметили. К тому же у преступника был ключ. Боцман ясно видел его в замочной скважине. Он не мог ошибиться. Значит, ночной посетитель или работает на станции, или имеет к ней отношение через кого-то из спасателей.
— И третье, — сказал Меньшиков. — События на крутом берегу. Ты сам пошел туда?
— Меня пригласил Рудаков.
— И ты согласился?
— Он настаивал. Я подумал, что лучше пойти.
— Странно…
— Вы думаете, что Рудаков и этот неизвестный?..
— Не знаю, не знаю… Но почему именно тебя? Может быть, ты все-таки привлек к себе внимание? Мне кажется, не успел. Тем более, что ты еще ничем не проявил себя. А потом этот волосатый дядя весьма квалифицированно убегает от тебя. Потом эти слухи на базаре… Сперва они выглядят как бабушкины сказки, но вдруг оказывается, что старушка действительно разбилась. Вообще-то она могла случайно разбиться, и все это прекрасно понимают. Не надо много «нечистой» силы, чтобы старый человек ночью упал с обрыва. Споткнулась и упала. Это первое, что приходит в голову. Но на базаре говорят о двух старушках и о черте. Если в бога сейчас некоторые еще верят, то о черте наверняка уже забыли. И вдруг ни с того ни с сего — черт. Выходит, что эти слухи кто-то направляет. Кто-то их придумывает. Трудно предположить, что этот «кто-то» придумывает для милиции. Он не может рассчитывать, что милиция поверит в «нечистую силу» и не станет расследовать дело. Испугается черта. Значит, слухи для тех же старушек. Зачем?
— И четвертое, — добавил Кузьма, — тот, кто похитил акваланг и скафандр, тоже имел ключ. По-хоже, что здесь замешано одно лицо. Это нужно срочно выяснить…
— Для чего ты там и находишься.
Меньшиков поднялся. Зазвонил телефон.
— Да… Хорошо… Спасибо. — И, обращаясь к Кузьме: — Звонил Монастырей. Обследование ничего не дало. В общем все очень странно, но лучше уж так. Когда много фактов, даже самых незначительных и неправдоподобных, то в конце концов хоть часть этих фактов, да заработает. Это лучше, чем ничего.
— Вы не справлялись, что за народ работает на станции? — поинтересовался Кузьма.
— Да вчера весь вечер сидели с Монастыревым. Ничего особенного. Обыкновенный народ. Послали несколько запросов, но думаю, это ничего не даст. Вся надежда на тебя. Вживайся. Постарайся выяснить связь между событиями на кладбище и на станции. Посмотри, не дружит ли кто из спасателей с фарцовщиками. Сам познакомься с ними поближе. Валюту можешь вернуть. Никуда они с ней не денутся. Монастырей присмотрит. Кстати, зайди в церковь, полюбопытствуй, насколько правдивы базарные разговоры. Рудакова не отпускай. Если он и ни при чем — используй как прикрытие. Мол, ходим с приятелем. Пока задача номер один: найти связи фарцовщиков со станцией. Здесь тебе Рудаков может помочь. Все. Иди. Будь осторожен!
Рудакова Кузьма нашел сразу. Он сидел и рассматривал девушек.
— Насилу ушел от своей хозяйки, чуть до смерти не заговорила, — сказал он и стал раздеваться. — Ты не хочешь прогуляться в церковь, посмотреть, какие там черти колокол грызли?
— Сейчас?
— Сколько у нас времени осталось до смены?
— Часа три.
— Если тебе не хочется, то я не настаиваю. Схожу один, — сказал Кузьма.
— Пойдем, — согласился Рудаков.
Они зашли в прохладное здание церкви. Со вчерашнего дня здесь мало что изменилось. Лишь было пусто и тихо. Настолько тихо, что осторожные шаги ребят шуршали где-то под высоким голубым потолком. Маленькая старушка — служительница — зло и враждебно посмотрела на ребят.
— Думаю, что она не только не пустит нас на колокольню, но и отсюда выпрет за милую душу.
— Простите нас, гражданочка, нам бы ваше начальство повидать, — сказал Рудаков.
Старушка посмотрела на него и презрительно поджала губы. Кузьма выступил вперед и заслонил собою Рудакова.
— Скажите, пожалуйста, батюшка дома?
— А где же ему быть… — недовольно прошипела старуха и вдруг заговорила быстро и злобно: — Ступайте, богохульники! Ступайте вон, пока людей не позвала. Вы думаете, я не знаю? Я все знаю. — И старуха подняла к потолку свой костлявый пророческий палец. — У ироды несчастные, погибели на вас нет. У, лоцманы окаянные, прости господи мою душу грешную. Ступайте, кому я сказала!