Ипостась
Шрифт:
Сейчас он мог отказаться. Легко – очень просто остаться в этом медленно разрушающемся городке, забыть обо всех учениях и рассказах.
Легко ли?
Он не знал, для чего нужно то, что он делал.
Не строй из себя идиота – для того же, для чего и все остальное: для власти.
Они делают мир лучше.
И ты в это веришь?
Нет!
Если это так, то какого черта он тащил этого несчастного старика в Магуэ? Зачем вообще ввязался в это дело?
Ясно, что у них все на крючке – достаточно было только подключить
Поскольку то, на что смотрел «опытный глаз» Окоё– мова, сомнения отметало раз и навсегда.
Недалеко от покосившегося навеса, под которым сидело несколько торговцев и роилось целое облако мух, стоял монах. Обычный буддийский монах, завернутый в желтую, цвета детской неожиданности тряпку. Монах был китайцем: типичный разрез глаз, плоский, словно проваленный нос, относительно светлая кожа – бирманцы выглядели немного иначе. Как положено, он был лыс. Взгляд спокойных, на первый взгляд покорных всему глаз, при более детальном рассмотрении оказывался цепким и жестким, будто стальная проволока. И цвет они имели соответственный – серо-стальной.
Ничего в этом аккуратном, интеллигентного вида китайском монахе не напоминало о человеке, о котором думал сейчас Окоёмов. Но его учили находить сходство даже там, где его не было в принципе.
– Сколько здесь вертикальных зеленых полос?
Голос произносил слова мягко и тихо, можно сказать, с какой-то нежностью. Только от каждого звука, произнесенного этим голосом, отчего-то хотелось свернуться калачиком, спрятаться под одеялом и больше никогда не показывать оттуда носа.
– Я не...
На листе – обычном бумажном – хаос из разноцветных полос. Будто младенец позабавился, дорвавшись до коробки с карандашами.
– Сколько здесь вертикальных зеленых полос?
Нет, бить его никто не будет. Вообще – пальцем не тронут. У них другие методы, они действуют словом. Придется слушать и повторять. И так – пока не помутится в голове.
– Триста шестнадцать.
Черт его разберет, сколько на этом листе полос – не сосчитать. Считать никто и не просил, приказали просто назвать число. Их так и учили: не раздумывать, а принимать мир таким, каков он есть. Интересно, тот, кто спрашивает, сам знает правильный ответ?
– Правильно.
И сразу же, не делая паузы:
– Кто изображен на этом рисунке?
Те же каракули, только немного ярче. Никто там не изображен, какая-то галиматья, а не занятия.
– Дедушка Ленин.
В голосе ирония – он только что смотрел исторический фильм об истории России. Созданный специально для малолетних образ вождя особенно понравился.
– Вы делаете успехи, – отозвался голос. – Я предполагал только описание внешности.
То есть там что – на самом деле Ленин нарисован? Чего удивляться: он ясно видел, что сквозь каракули, штрихи и кляксы уверенно прорывается знаменитый прищур вождя пролетариата. Только он так и не понял – какое отношение Ленин имел к пролетариям?
Так вот, этот монах – китаец до мозга костей – был не кем иным, как Лейтенантом. Темноволосым, с прямым носом и миндалевидными глазами выходца с Ближнего Востока, лишенными какого бы то ни было выражения. Это был именно тот человек, никакие каракули не смогли бы скрыть черты его лица от Окоё– мова.
Заметил ли Лейтенант Окоёмова? Нечего и раздумывать – этого человека наверняка готовили не хуже, чем Василия. Да и над лицом бойца не работали пластики – тут и узнавать ничего не надо: даже одежда осталась прежней.
Монах продолжал разговор с торговцем и в сторону Окоёмова не смотрел. Не стоит обманывать себя, он и сейчас внимательно следит за действиями бывшего бойца его отряда. Того самого, который он сам и уничтожил. И Окоёмов оказался лишним свидетелем.
Вопрос, чего здесь ищет Лейтенант, тоже больших сомнений не вызывал. Ему нужен гравер. Он всем нужен. Собственно, сам старик никому не сдался, но каждый из кожи вон вылезет, чтобы завладеть технологией, которую угораздило изобрести Часовщику. На свою беду. А может, и не только на свою.
Василий медленно продолжил движение. Пока просто вперед – в отель возвращаться нельзя. Хотя Лейтенант, скорее всего, уже в курсе, где они остановились. Кхайе и Часовщика нужно вытащить оттуда. Как-то незаметно, чтобы миновать Лейтенанта. И всех, кого он мог притащить сюда.
Его Лейтенант не тронет. Во всяком случае, сейчас. Сам Окоёмов ему не нужен.
Василий свернул направо. Туда, где в полусотне метров впереди виднелся выход из квартала, в котором располагался рынок. Предстояла работа, настоящая, а не как раньше – просто идти по лесу. Ну что ж, это даже к лучшему. Так веселей. Только смеяться совершенно не хотелось.
Глава 35
Если возвращаться к тому, что происходило в мире каких-то три года назад, то дело было предельно банальным. Ну кого можно было в то время удивить тем, что часок повалялся в ванной? Разве что какого-нибудь нищего из засушливых районов Африки.
Так было три года назад. Но уже спустя год все заметно изменилось. Цели вышли из фокуса, ориентиры размылись, превратив в таинственную трясину, где каждый шаг может стать последним, четкий и вполне понятный путь. Дорога, казалось, так и будет долго и уверенно идти прямым, как спица, автобаном к естественному и оттого нестрашному окончанию. Жизнь из обыденности превратилась в настоящее приключение. Многие люди мечтали о таком повороте событий всю свою никчемную жизнь, так ничего путного и не дождавшись – перемены к лучшему никогда не приходят сами. Само становится только хуже. Так было всегда. И так всегда будет. Если, конечно, дальше вообще что-нибудь будет.
Горячая вода и небольшой кусок резко пахнущего самодельного мыла способны творить настоящие чудеса. Не в том мире, где возможность принять ванну была вполне ординарной частью жизни. В этом, где остались только грязь, разруха и глубокая, бесконечная безысходность.
Плевать на безысходность. До чего приятно вот так валяться в подогреваемой тлеющим огоньком бочке, смотреть, как над коричневатой водой медленно поднимается наполненный ароматами особых трав пар. Мир полон проблем. Но не сейчас. Вспомнить о проблемах еще придет время. К сожалению, быстрее, чем хотелось бы. Но сейчас – пошло оно все!