Ипподром
Шрифт:
– Напишите нам об ипподроме, очень интересный и нужный материал. Ничего не знаю, я Костю предупредил. Что? Писать не умеете? Удивили, старик. Чехов умел, Толстой, еще двое-трое, Достоевский не умел! Гений, а писать не умел. Очерк к первому августа, пожалуйста. – Валентин Сергеевич сделал очередную пометку на статье, отложил, взял другую. – Косте кланяйтесь, кланяйтесь, кланяйтесь, – задумчиво повторял он, читая материал.
– Спасибо. До свидания. – Лева попятился, осторожно приоткрыл дверь и выскользнул в приемную, затем в коридор.
Здесь он снова столкнулся с Виктором.
– Старик, сигареты есть? Как тебе наш главный? Мамонт! – с гордостью сказал
– Мамонт, – согласился Лева.
Вите, как и большинству сотрудников журнала, было около тридцати, и седой гривастый редактор выглядел среди них действительно мамонтом.
– Заговорил, слова не дал вставить, – Витя улыбнулся нежно и покровительственно. – Только не надейся, он ничего не забудет. Когда притащишь свой опус?
– К первому августа, – ответил Лева, чувствуя, что заходит в лабиринт.
– Не подведи, отец с меня спросит. И я тебя прошу, старик, – продолжал Витя доверительно, – не трогай ты этот чертов тотализатор.
В дальнем конце коридора Лева увидел Аню, девушка остановилась у первых дверей, с кем-то заговорила.
– С тотализатором вечный скандал. Одни говорят: закрыть, другие – не закрывать. Лошадки, нам нужны лошадки.
– А люди? – наблюдая за Аней, спросил Лева. – Я хотел бы рассказать о человеке, по-настоящему влюбленном в свое дело.
– Прекрасно, старик! Только не рассказывай, а покажи нам его. Поступки, старик, действия, словам сейчас никто не верит.
С дальнего конца коридора крикнули, Аня увидела Леву, махнула рукой и подошла.
Лева собрался познакомить Аню с Виктором, однако они прекрасно обошлись без формальностей, пожали друг другу руки и заговорили как старые знакомые. Через несколько минут Лева с Аней вместе вышли из редакции.
…Лева шел рядом с Аней и молчал, обдумывая ситуацию. Если он не заболевает шпиономанией и девочка действительно выполняет чье-то задание, она, естественно, ничего не знает. Ее, конечно, используют втемную: сделай то, не делай это. Она ничего не знает. Кто ее мог послать? Только один из двух – либо Сан Саныч, либо конюх Николай. Конюх все больше и больше заинтересовывал Леву. Многое в его поведении не вязалось с дурашливой губошлепостью. Или конюх абсолютный простак, или он человек хитрый и предусмотрительный. Предположим, удастся выяснить у Ани, кто именно ее послал? Почему преступником должен быть конюх или Сан Саныч! Почему не икс, пока Леве невидимый, но который отлично видит «писателя» и через третьих лиц проверяет его. Мешала думать виснущая на его руке Аня. Нина рядом не шла, однако тоже мешала. Стоило хоть приблизительно построить свои рассуждения, как Нина оказывалась рядом, заглядывала в глаза и шептала: «Левушка, я прошу вас. Левушка. Это для меня важно». Так она шептала ему по дороге из прокуратуры. Для нее, видите ли, важно, а для него нет. Для мертвого Логинова не важно? Для людей, которые радуются, трудятся, любят и не желают жить рядом с убийцей, не важно? Лева в который уже раз начинал этот спор, злился его бессмысленности, своей беспомощности. Когда он, взяв себя в руки, возвращался к конкретному делу, все собранные логические конструкции, расставленные по местам вопросы и вопросики валялись бесформенной кучей. Он начинал эту кучу вновь терпеливо разбирать. Нужное, только недавно очевидное, не находил. Так он занимался самостоятельно первым серьезным делом.
Следователь прокуратуры убежден, что установить преступника даже не четверть дела. Найти ты его найдешь, говорил он утром Леве, где мы доказательства искать будем? Очаровательный у нас организуется натюрморт: преступник и рядом два дурака в колпаках с бубенчиками. Один старый и толстый, другой молодой и стройный. Колпаки у нас будут одинаковые. Лева пытался объяснить, что способен восстановить всю картину преступления до мельчайших деталей. Следователь ответил: дружок, картины – бесценный материал для мемуаров, а не для суда. Главное у нас впереди. Учти, дружок, когда будешь искать преступника, не забывай о доказательствах, тащи их вместе. Он даже упрашивал Леву, уговаривал, словно маленького:
– Хоть самую малость откопай, детальку крохотную, фактик, но железный, чтобы не лопнул, не обломился. У меня хватка бульдожья, дай уцепиться, старый все вытащит.
Во время этого разговора следователь выбрался из-за стола, встал перед своим сейфом-шкафом на колени и извлек из его недр две толстые папки. Он обтер с них пыль.
– Видишь это дело? Он двух девочек убил, а я его безнаказанным оставил. Не просто убил, издевался. Отец у них на фронте погиб, мать потом с ума сошла, умерла вскоре. Убийца со мной на одной улице жил.
Лева посмотрел на обложку дела, еле прочитал фиолетовые выцветшие цифры – сорок шестой год. Следователь съежился, щеки у него обвисли, он вдруг сразу постарел.
– Мне эта картина преступления каждую ночь снилась. Вот так, дружок, не хватало доказательств. Убийца остался на свободе, шляпу при встрече со мной снимал, он в эдакой широкополой шляпе ходил.
Лева не выдержал, спросил, где преступник сейчас.
– Зарезали его свои же, – ответил следователь. – А я по их делу самоотвод взял. Мне строгача влепили. Я к тому рассказал, дружок, чтобы ты картинками преступлений не увлекался. Суд не выставочный зал, понятно, дружок?
А Нина шептала: «Левушка, я прошу вас, Левушка». В голове все путается, рядом эта девочка шагает, Аня. И от нее духами резкими пахнет. Нина пахнет водой и чуть-чуть лаком для волос.
– Я сдаюсь! – Аня дернула Леву за рукав, остановила. – Слышишь, сдаюсь, писатель! – Она кричала, почти плакала.
Он нахмурился, не понимая происходящего, какой-то прохожий остановился, молодая женщина покатила детскую коляску быстрее и сказала:
– Вот так они нас доводят, молоко пропадает.
Лева подхватил Аню под руку, повел на другую сторону.
– В чем дело? Почему истерика? Кому ты сдаешься? – сердито спрашивал он.
– Не кричи на меня! – Аня разрыдалась. Горе ее было искренним, девушка даже забыла про тушь на ресницах. Размазывая ее по лицу скомканным платочком, Аня объяснила Леве, что решила его перемолчать, теперь сдается. Они ходят по городу уже час, она проголодалась и устала, он на нее не обращает ни малейшего внимания. Худенькая и жалкая, даже клеши поникли мятыми фалдами, Аня продолжала всхлипывать, поглядывала на Леву нерешительно, то ли ей плакать дальше, то ли прекращать.
– Прекрати истерику, или я сейчас уйду, – сказал Лева, подтолкнул девушку в подворотню. – Приведи себя в порядок.
В конце концов, разговаривать с ней моя работа, уговаривал себя Лева. Надо разобраться, какое она место занимает в компании. Что собой представляет Наташа? Насчет ее квартиры ответ в управлении дадут завтра. Лева дал задание проверить обеих девиц и, конечно, Сан Саныча по всем картотекам, учетам, задержаниям в отделениях милиции.
Из подворотни появилась Аня: носик воинственно поднялся, ресницы свежо поблескивают. Она несколько пренебрежительно взглянула на Леву и сообщила, что собирается зайти в «кабак».