Ирландия. Прогулки по священному острову
Шрифт:
Но ни один директор школы не показывает награды своих учеников с такой гордостью, с какой это делал мистер Перселл. Он обходил здание и называл имена победителей и денежные призы, которые те завоевывали с 1917 года. В прошлом году лошади конезавода выиграли по ставкам 12 607 фунтов. В 1922 году они выиграли 34 750 фунтов. Суммарное количество денег, добытое лошадьми этой школы с 1917 года, равняется 130 946 фунтам.
— Почему Курраг так прославился выращиванием лошадей?
— У нас здесь известняковая долина, и пастбища Куррага считаются лучшими в мире для формирования костей животных.
— Все пастбища одинаково хороши или лишь отдельные участки?
—
К Национальному конезаводу примыкает одна из неизвестных жемчужин Ирландии. Это сад при старом доме лорда Уэвертри. В доме никто не живет, но за растениями ухаживает старый садовник, мистер Тейлор. Он с любовью относится к каждому дюйму земли.
Я никак не ожидал, что попаду в маленький рай на краю Куррага. В саду поет ручей, отбрасывают тень старинные деревья, благоухают цветочные клумбы, да так и увядают в безвестности: никто этот сад не посещает.
Мистер Тейлор провел меня по своему раю к калитке, за ней я увидел удивительный японский сад. Многие годы назад его заложил японский ландшафтный архитектор, настоящий гений. У японца было сорок пять помощников, и на устройство сада ушло четыре года.
Сад, конечно же, символический. Новелла в камне и цветах. Он рассказывает историю человеческой жизни — с рождения и до смерти. Начинаете вы с темного туннеля, воплощающего тайну рождения; затем следуете по беспорядочно раскиданным ступеням от юности до зрелости; поднимаетесь к двум расходящимся тропам: это — символ неопределенности молодости; затем петляете между скалами, преодолеваете водные потоки и взбираетесь на гору. Гора означает амбиции. В цветах переживаете любовное приключение, приводящее к свадьбе: в горном потоке стоят два прижатых друг к другу камня.
Жизнь в браке нелегка. Ступеньки, идущие в гору, широко расходятся, и по ним трудно взобраться. Начинаются ссоры, и две тропинки идут розно: мужчина одной дорогой, женщина — другой. Но за вершиной они снова соединяются, ссорам конец. Так и продолжается: изгибы, повороты, переходы через ручьи, каждый год полон поэтических символов.
Японский сад в Ирландии, собственность Англии, — чистая радость, от начала и до конца.
Старик в шляпе, похожей на черный пудинг, прислонился спиной к палатке. Он извлекал из скрипки слабые дрожащие звуки. Никто, похоже, его не замечал. Никто не давал ему денег. Над шумом толпы — когда кричат «Пошли!», и становится тихо, так что слышно пение жаворонков в небе — его скрипка хрипела и хрипела, словно птенец в гнезде. Он наигрывал одну и ту же джигу, продвигая смычок по струнам не более чем на дюйм в ту и другую сторону. У старика злые бледно-голубые глаза, красные щеки и смешной рот бантиком. Впрочем, у многих ирландцев я замечал такие рты. Старик невероятно неухожен и отстранен. Играл он быстро, глаза устремлены в траву, словно он исполнял джигу для невидимого танцующего гнома.
Я дал ему полкроны.
Что такое полкроны? Ничего! Тридцать пенсов. Но когда монета легла в его грязную ладонь, и солнце ее осветило, он с изумлением глянул на нее, а потом — на меня. Поднес монету к глазам, и я понял, что он почти слепой. Светлые глаза оживились, он по-прежнему держал в ладони монету, освещенную солнцем. Потом посмотрел на меня так, словно я дал ему полный кошелек золота.
— Благодарение Богу! — воскликнул он. — Да благословят вас все святые!
Прежде чем я успел что-то ответить, он протиснулся через толпу к палатке, торгующей алкоголем.
Над Куррагом плыли золотые облака. Блестела ограда ипподрома. Свет создавал ощущение пространства, полета. По широкой дороге двигались двуколки в облаках пыли. По зеленой равнине непринужденно и легко скакали всадники и всадницы и маленькие дети в вельветовых костюмчиках верхом на пухлых пони. Возле белой ограды вырос небольшой палаточный городок. Пахло горящими дровами и дерном. Чувствовался запах мятой травы. Я видел убогие тележки лудильщиков, обвешанные кастрюлями и сковородами. В ларьках сверкали бутылки с желтым лимонадом, бросались в глаза пестрые пирожные. Народ толпился у палаток, где мужчины пропускали стаканчик портера или ирландского виски. Были здесь и прилавки, уставленные жареными свиными ножками. Выглядели они так же ужасно, как заливные угри у кокни. Я приметил круглые столики: там ставили деньги на лошадей. Слышны были крики букмекеров, гомон голосов тысяч мужчин и женщин. Солнечный свет, отражаясь от предметов, зажигал искры; краски, сливаясь, превращались в прекрасный, сияющий ковер. Типичная картина всех скачек.
Скачки в Ирландии, похоже, привлекают эксцентричных персонажей со всей округи. Ирландия — страна ярких индивидуальностей. Такой была и Англия в восемнадцатом и девятнадцатом веках, пока на жизнь не повлияла стандартизация. Единственными персонажами прошлых времен можно считать старых фермеров и рабочих из глухих уголков. Они скоро уйдут, и на смену им явятся их сыновья, которые и выглядят, и думают одинаково. Пользуются рекламируемыми бритвами, читают одни и те же газеты, слушают приемники. Индивидуальность ирландской толпы стимулирует. Она полна жизни. Оригинальна. В ней есть хогартовская грубоватая основательность.
Старая женщина со свалявшимися седыми волосами выпростала из шали руку и попросила милостыню. Голос был жалобен и слаб, словно свет, струящийся в витражное церковное окно. Когда я дал ей монету, она излила на меня слова благодарности. Ирландские нищие по-настоящему благодарны дающему, и их слова греют душу. Она пошла к ларьку и постучала по мокрому прилавку монетой.
— Стакан виски, пожалуйста…
Бармен посмотрел на нее с неодобрением:
— Разве я не говорил тебе, Бриджет О’Брайен, что если будешь пить, полиция придет к тебе и запрет, как они уже запирала в Панчестауне?
— Полиция! — воскликнула она, оставив свою позу Мадонны и оскалив зубы. — Полиция! — Женщина яростно перегнулась через прилавок.
Слово «полиция», похоже, приводило ее в ярость.
— А ну, приведи их ко мне! — закричала она, зайдясь от гнева. — Нет на свете полицейского, который посмеет тронуть меня своими грязными лапами. Давай, приведи!
Она приняла позу воина, готового к сражению.
— Да ладно, успокойся, — примирительно сказал бармен. — У меня нет для тебя виски.
— К черту полицию! — закричала Бриджет, превратившись в настоящую фурию. — К черту всех! Это говорю я, О’Брайен!
Она покачала головой и погрузилась в адскую пучину горя, которое, по видимости, разделяла с душами всех О’Брайенов. Подняла полные слез глаза. Это было лицо оскорбленной аристократки.
— Ох, тяжко быть бедной старой женщиной. Да ладно, налей один стаканчик, и я тебя больше сегодня не побеспокою. — Она посмотрела на бармена так, словно увидела его впервые, и обнаружила в нем что-то невероятное. — Неужели красивый, светский молодой человек, такой, как ты, может прогнать старую женщину? Ведь она не просит больше того, за что может заплатить…