Иррационариум. Толкование нереальности
Шрифт:
«Что-то» оказалось таки булыжником, а вот на внутренней стороне бумаги крупными буквами размашисто выведено: «Приходи, как стемнеет. Нужна помощь. о. Георгий».
«о.», – а, отец Георгий!
Апатию как рукой сняло.
Она была словно из китайского фарфора. Худая, как спичка, бледная до прозрачности, но с невозможными серо-зелёными глазами…
Дмитрию стало стыдно. Как же он прокололся, почему не «дожал» близнецов в больнице, почему не догадался, куда делось
– Вот так Господь управил, – закончил историю отец Георгий.
И шумно глотнул из чашки.
– Это ты её тогда не видел, сынок, – продолжил он. – Сейчас вычухалась маленько.
– Евгения, – перебил его Дмитрий, – вы подтверждаете, что вас излечил, мнэ… близнец?
– Я плохо помню события до этой минуты, – она говорила очень спокойно, с лёгкой иронией. – Знаете, когда вам ежедневно вкатывают два кубика аминазина и ещё кучу всякой дряни, поневоле перестаёшь соображать. Но – да, отец Георгий очень точен в описаниях.
– А как же вас, за что?
– О! А вы и не догадываетесь?
– Одно дело догадываться, другое – знать. От моих догадок мало проку.
Дмитрий с некоторым злорадством глянул на священника, мол, принимай обратно свою же подачу.
Тот лишь усмехнулся в бороду.
– Приехала из Подмосковья, поступила в Московский Горный, на четвёртом курсе образовалось что-то вроде кружка. Стругацких перепечатывали… Даниэля с Синявским, статьи Сахарова по теории конвергенции.
– Чего?
– Теории постепенного стирания различий между капитализмом и социализмом.
– Экая антисоветчина.
– Так мне и сказали в Конторе Глубокого Бурения. Товарищ майор. Или в тюрьму или…
– Это понятно, в осведомители.
– Вот именно. Пришлось отказаться и от того, и от другого. А он мне: тогда, гражданочка, есть третий путь… понимаете?
– Да уж. Услуги интимного характера.
– Я ведь красивая была… Исцарапала его холёную харю в кровь.
– Всё, дальше понятно, – оборвал Дмитрий. – Не может советский человек в здравом уме и твёрдой памяти применить насилие к работнику органов. Только сумасшедший.
Да, такого комитетчики не прощают. Девчонку закатали по полной. Если бы не доктор Дубровин, ещё год-два догнивала бы. И всё.
– Димитрий, – прогудел отец Георгий. – Помочь девочке надо.
– Кстати, сколько девочке лет? Извиняюсь, конечно…
– Двадцать три, – тихо ответила Евгения.
Господи… Дмитрия пробрал озноб. Это ж как надо над человеком издеваться. Ах, молодца девка, вон, глаза какие… какие глаза.
– Нельзя ей больше у меня, опасно. Да и документы нужны. Паспорт бы новый.
Чего-чего?
– Граждане, вы понимаете, на что меня толкаете?
– Конечно! – подтвердил отец Георгий.
Ладно, антисоветчина… дело такое. Конвергенция какая-то. Но… Не любил Дмитрий связываться со всякими скользкими делами. Досада и злость вскипели с новой силой.
– Не могу я противоправными вещами заниматься.
– Боитесь, – с лёгким оттенком презрения сказала она.
– Нет, доченька, – неожиданно возразил Георгий. – Не трус он. Под пули бандитские ходил – не боялся. Тут иное.
Что ещё за иное?
– А! – она улыбнулась. – Как я сразу не поняла. Вы – правильный мент. Я думала, это только в кино.
Дмитрий помолчал.
– Да. Я – правильный мент.
– Господи, как же не хочется снова туда, – сказала она.
Почти равнодушно сказала.
– Эх, сынок, – Георгий подался вперёд, так, что чуть носом своим мясистым Дмитрию в лицо не упёрся. – Есть польза и вред. Для того законы писаны, чтобы пользы было больше, а за вред наказывать. А есть добро и зло.
– А разница?
– Добро – это то, что от любви сделано. Только не от любви к себе. А зло – от ненависти. Посмотри на неё – ты её ненавидишь? Зла хочешь?
«А ты мне тут на жалость не дави», – чуть не слетело, чуть не сорвалось. Но не сорвалось, потому что вдруг всплыло в памяти усталое лицо Симоненкова и его же, Дмитрия, слова, гулко, как в пещере: «…хорошими делами прославиться нельзя. Может, они кого и на хорошее сподвигли, только кто об этом узнает»…
Схватился за голову. Сварганить паспорт – дело плёвое. Ребята не такие вещи проворачивают. Так почему? Почему?
– Почему?
– Что, Димитрий?
– Почему они спрашивают «кто мы»? Почему помогли ей?
– А кто – мы? Разве они делают? Не мы ли?! – голос священника загремел. – Не наши ли пороки и добродетели – эти двое? Не думал так?!
Капитан медленно провёл ладонями по лицу. Будто липкое что-то стряхнул. Серо-зелёные глаза ждали приговора.
– Только имя вам, Женя, придётся подобрать другое.
Сверкнули глаза.
– А мне никогда это дурацкое имя не нравилось. Как у мальчика. Хочу быть Надеждой!
– Станете Надеждой. И волосы русые это хорошо. Станете брюнеткой.
– Готова!
– Второй вопрос: как вы относитесь к котам?
– Я обожаю котов.
– Тогда поживёте пока у меня. Если кот разрешит. Квартира однокомнатная, но я стану спать на кухне. Аргумент: у меня как раз искать и не подумают.
Отец Георгий пошёл к иконам в углу и принялся творить молитву.
Эпилог
– Димка! Да Димка же! Хватит дымить, когда уже бросишь? Тащи салат на стол!